Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Элдер стоял у одного из высоких окон, разглядывал, подняв голову, лунный серп, свет его был ясным, холодным.

— Раньше я думал, за всем кроется какой-то смысл, — заговорил он, и что-то в его тоне изгнало из комнаты шутливость, напомнило всем, что это место смерти. — Считал, если видеть то, что видит Бог, все бы казалось разумным. Теперь не знаю. В наши дни нет ничего разумного.

Но все это было несущественно. Все эти поиски высшего смысла, философские споры не стоили выеденного яйца.

Важна была судьба детей. Детей в окровавленных пижамах, с бледными лицами, на которых застыл ужас.

Глядя на луну, Элдер задумался, что станется с ними, какое будущее может их ожидать. Но знал одно.

Злую судьбу, проклятие, нелепую случайность — чем бы ни объяснять то, что стряслось здесь сегодня вечером, — искупать придется детям.

Конечно же, это миф, просто-напросто волшебная сказка, но удивительно прекрасная.

К царской дочери Леде, купавшейся в Евроте, явился влюбленный бог Зевс в облике лебедя. Фантастическое слияние, на обнаженную женщину взгромоздилось огромное существо с клювом и перьями, похожие на ходули птичьи ноги переплелись с женскими, сладострастный изгиб шеи пернатого утопает в ее спутанных волосах.

Причудливая, приводившая в замешательство скульптура, но Эрика Стаффорд находила ее и странно волнующей — возможно, она напоминала о давней близости человека с природой, дружбе с обитателями морского берега и леса, утраченной теперь в давке и толчее этого вечно спящего мира.

А возможно, трогало Эрику просто мастерство скульптора, воплотившего эту сцену в полированном бронзовом изваянии восемнадцати дюймов высотой на десятидюймовом пьедестале.

Как бы то ни было, вещь обладала неотразимым очарованием. Эрика продала уже девять копий и этим утром должна была продать десятую.

В том, что скульптура будет куплена, сомнений не было. Эрика видела, что покупатель заинтересовался. Это был невысокий человек в круглых очках, за которыми глаза казались величиной с блюдечко. Он расхаживал по ее магазину минут двадцать, устремляя пристальный взгляд на каждый блестящий бюст и статуэтку, однако неизменно возвращался к бронзовой Леде в углу.

Эрике посчастливилось найти эту скульптуру. Произведение талантливого молодого неаполитанца, с которым она познакомилась в недавнем туре по Средиземноморью. Все его статуи обладали легкостью, тонким изяществом.

Эрика, запинаясь, сказала это ему на своем скверном итальянском. В Соединенных Штатах у нее есть художественная галерея. Скульптор наверняка вообразил себе утонченное заведение на Пятой авеню или Родео-драйв, а не две комнаты в переоборудованном складе в частично реконструированном деловом районе городка Барроу, штат Пенсильвания, в семидесяти милях от ближайшего небоскреба.

Эрика не стала разрушать его иллюзий. Когда скульптор радостно пригласил ее к себе в мастерскую, она пошла. Он лепил, отливал и обжигал скульптуры в сарае на задворках многоквартирного дома на извилистой окраинной улице. Леда находилась там, глина была еще влажной, покрытой отпечатками пальцев. Даже незавершенная, она явно была лучшей его работой, чувственной и необычной, неиспорченной дешевой эротикой, маленьким шедевром.

Ее заказ десяти репродукций явился для него очень крупной сделкой. В тот же вечер после ужина он мягко попытался заманить Эрику к себе.

— Я замужем, — твердо сказала Эрика, — и слишком стара для тебя.

Скульптору было от силы двадцать шесть лет, на десять меньше, чем ей.

Его восхищение ее красотой и обаяние вызвали у нее только смех, но проникнутый печальной ноткой. При расставании скульптор взял ее за руку и сказал, что она не похожа на большинство американцев, которых он знал.

— Почему? — спросила Эрика, ожидая услышать еще один комплимент.

— Потому что, — ответил он, — вы страдали. Я это вижу. Вижу в душе у вас мучительную боль.

Эрика не знала, что ответить, и промолчала.

— Это замечательная вещь, — обратился к ней в тишине магазина невысокий круглолицый человек.

Она с трудом вернулась к настоящему.

— Не правда ли? Скульптор — молодой итальянец, необычайно проницательный.

Покупатель решительно взглянул на свисающий ценник.

— Дороговато, — сказал он, но лишь потому, что считал себя обязанным проявить характер.

Эрика улыбнулась:

— Их количество ограничено. Будет сделано всего двести копий. Каждая подписана и датирована скульптором. Я заказала десять. Это последняя.

— Идут нарасхват?

— Ну не совсем. Я получила их в ноябре. Сегодня у нас что, двадцать пятое марта? Так что где-то по две в месяц.

— Не подумал бы, что дела у вас идут так хорошо. То есть магазин замечательный, но расположен как-то на отшибе. Я бы не заметил его, если б не остановился перекусить.

— В теплые месяцы торговля идет неплохо. Люди ходят по магазинам в поисках, скажем, антиквариата. Зимой вяло, но я получаю заказы по почте.

— У вас есть каталог?

Покупатель, судя по всему, заинтересовался.

— Купите эту вещь и непременно окажетесь среди моих подписчиков.

Покупатель сдался.

— А вы умеете убеждать.

— По-моему, вы уже сами убедили себя.

Покупатель расплатился кредитной карточкой, и Эрика упаковала скульптуру, на ее тонких, сильных руках проступали очертания тугих мускулов, когда она заклеивала липкой лентой картонную крышку коробки.

— Заправляете тут всем в одиночку? — спросил он.

— Да. Работаю пять дней в неделю.

— Продайте еще несколько таких скульптур и сможете позволить себе нанять помощника.

Эрика лишь пожала плечами, не считая нужным говорить этому человеку, что деньги ее не заботят. Магазин был ей нужен для души, а не для кошелька. Она любила эту работу за доставляемое ею сознание ежедневной занятости, за повод путешествовать, разведывать, уходить от опасной безмятежности своей жизни в более широкий мир риска.

Покупатель ушел, и Эрика, оставшись одна, вновь стала протирать свои скульптуры. Часы показывали четверть второго. В час тридцать у нее была назначена встреча за обедом с Рейчел Келлерман. Рейчел была сплетницей, невежей, постоянно стремящейся произвести приятное впечатление в самой неприятной манере, но Эрика не обладала талантом заводить близких друзей. В жизни у нее ни с кем не было душевной близости, даже с мужем.

Эрика поморщилась. Особенно с мужем.

И стала тереть еще напористее, вкладывая в эту работу какую-то гневную силу. Ей пришло в голову, что будь она способна выбирать друзей так же мастерски, как произведения искусства, то…