Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Страшная весть мигом разлетелась по дворцу, позже по всему городу. Первыми спустя минут пятнадцать — двадцать в императорскую резиденцию из соседнего по каналу дома пришли пять сенаторов вместе с генерал-прокурором. Петр Толстой сразу направился к Джованни Аззарети. Общение с доктором было кратким. Итальянец обрисовал ситуацию лаконично и без обиняков: «Если для блага государства нужно принять какие-нибудь меры, то пора приступить к ним, ибо царю недолго уж остается жить».

* * *

26 января 1725 года. Одиннадцатый час пополуночи. В одной из комнат на половине царицы беседуют два человека – императрица Екатерина Алексеевна и Петр Андреевич Толстой. Возможно, по ходу разговора к ним присоединился третий участник – Александр Данилович Меншиков. А еще незримо здесь присутствовала четвертая персона – цесаревна Елизавета Петровна, лицо наиболее заинтересованное в грядущих событиях. Ведь захват самодержавной власти ее матерью, о чем и шла речь на «консилиуме», наибольшие дивиденды сулил не Меншикову, не Толстому и даже не Екатерине, а именно юной принцессе. И вот почему.

Петр Великий не собирался и, похоже, никогда бы не согласился, опираясь на закон от 5 февраля 1722 года, назначать своим преемником среднюю дочь (младшая, Наталья Петровна, скончалась 21 февраля 1725 года). Историки, ссылаясь на мемуары голштинца Г. Ф. Бассевича и депеши дипломатов, склонны видеть в Анне Петровне истинного выдвиженца царя. Боюсь, историки ошибаются. Настоящего наследника не спроваживают за границу в обозе иноземного жениха и, тем паче, не заставляют подписывать брачные контракты с клятвой отречения за себя и детей от прав «на корону и Империум Всероссийский». К тому же реляции послов доносят до европейских монархов не позицию самого императора, а приватное мнение его соратников (в частности, П. Шафирова). Те же, естественно, из четырех кандидатур – нелюбимого царем внука-тезки, неграмотной жены, неспособной без посторонней помощи управлять государством, и двух умных дочек – оценивали шансы старшей цесаревны выше прочих. Точка зрения, основанная на чистой логике. Та же логика сработала в ноябре 1723 года и в мае 1724 года: раз государь коронует супругу, значит, и власть достанется ей. Как-то от политических экспертов той эпохи ускользнул другой мотив, которым самодержец тоже мог руководствоваться: с коронованной вдовой царя ее врагам придется считаться; от государыни (бывшей крестьянки и метрессы), не миропомазанной на царство, завистники легко избавятся. Наверняка неслучайно в манифесте от 15 ноября 1723 года проблема престолонаследия не затрагивается. Зато в изобилии есть лестные отзывы о храбрости, добродетелях и услугах, оказанных Екатериной Отечеству.

Скорее всего, первый император так и не выбрал себе достойного преемника ни в 1722, ни в 1723, нив 1724-м, ни в январе 1725 года. Потому-то особа, сочувствовавшая Екатерине, плела закулисную интригу в абсолютной уверенности, что знаменитый февральский закон трехлетней давности в предстоящей дуэли не превратится из пустой бумажки в мощное оружие одной из партий. Впрочем, на традицию хитрецу также уповать не стоило, ибо она предписывала отдать венец внуку Петра – девятилетнему сыну царевича Алексея. Правда, традиция обязывала назначить малолетнему государю опекуна из числа ближайших родственников. В ситуации января 1725 года на сей высокий пост всерьез никто, кроме супруги преобразователя, не претендовал. И вроде бы вырисовывался вполне взаимоприемлемый вариант и для поклонников великого князя (их огромное большинство), и для приверженцев Екатерины (оных явное меньшинство): Петр – император; Екатерина – регентша. Однако таинственная особа думала иначе. Ей зачем-то понадобилось, чтобы не мальчик, а сорокалетняя женщина незаконно взошла на трон. Идея – сумасшедшая! Что этот авантюрист мог противопоставить вековому обычаю? Имей он на руках тестамент умиравшего царя, никто бы и пикнуть не посмел. Но у него ничего не было, лишь чрезмерные амбиции и «светлая» голова на плечах, которая и произвела на свет самостоятельно или в соавторстве с кем-либо проект имитации завещания императора – грандиозную, великолепно срежиссированную пьесу в трех актах.

Кто же замутил воду у смертного одра Петра Великого? Фактически ответ прозвучал в ходе бурных дебатов утром 28 января на внеочередном расширенном заседании Сената, когда лидеры проекатерининской группы категорически отказались пойти на поводу у оппозиции и одновременно провозгласить Екатерину императрицей, а Петра Алексеевича ее наследником. Значит, внук царя перешел дорогу не только «бабушке», но и еще кому-то. Кому же? Тому, чье имя «русская золушка» из Лифляндии с радостью вписала бы в собственное завещание. Это имя всем известно. Если еще можно спорить о том, какой из дочерей больше симпатизировал отец, то предпочтения матери не подлежат сомнению: она души не чаяла в Елизавете.

Взлет матушки на вершину политического Олимпа открывал перед младшей цесаревной широкие политические перспективы: максимум – власть над Россией после кончины или отречения первой императрицы; минимум – положение самого влиятельного советника при плохо разбиравшейся в процессе управления самодержице. А вот победа племянника сильно сужала принцессе поле для маневра, хотя для любого другого воцарение Петра II означало бы полный крах всех надежд.

Итак, скорее всего, знаменитая дщерь Петрова постепенно, в течение полутора – двух лет, внушила родительнице мысль активно побороться за императорский скипетр. Назвать с той же определенностью автора изощренной комбинации, обеспечившей Екатерине успех, затруднительно. Это либо Елизавета, либо граф Толстой, либо сценарий – плод их совместного творчества, в котором цесаревна участвовала как бы невзначай. Ни темпераментному Меншикову, ни осмотрительному вице-канцлеру, уроженцу Вестфалии Остерману подобное озарение не свойственно, а неистощимый на фантазии Бассевич, безусловно, проболтался бы о нем в своих мемуарах.

Судя по оперативности, с какой партия Екатерины приступила к осуществлению ключевых мероприятий, на утреннем совещании у царицы 26 января решались не стратегические (уже одобренные ранее), а тактические вопросы: кто, что и когда должен исполнить. Сразу же по окончании «летучки» начался первый акт политического спектакля.

* * *

Екатерине досталась самая легкая и естественная роль. В Конторке мужа царица оплакивала свалившееся на нее горе. Между тем Петр Толстой переговорил с главными оппонентами – Д. М. Голицыным и А. И. Репниным, по примеру прочих сенаторов и вельмож приехавшими в Зимний дворец, а также с В. Л. Долгоруковым. Александр Меншиков встретился с Геннингом Бассевичем и попросил голштинца свести и помирить его с П. И. Ягужинским. Елизавета обреталась вблизи от матери, чтобы в случае чего помочь советом. Но, похоже, форс-мажора не возникло. И Толстому, и Меншикову сопутствовала удача.

Почитателей великого князя не насторожила покладистость семидесятилетнего старика. Они восприняли на ура сообщение Петра Андреевича о намерении Екатерины подчиниться народной воле и удовольствоваться званием регентши при малолетнем Петруше. Традиционалисты сразу же успокоились, расслабились и без стеснений проинформировали иностранных дипломатов о достигнутом компромиссе. Вечером 26 января (6 февраля) Ж. Кампредон отрапортовал в Версаль: «…близко знакомые с делами лица… уверяют, что сенат принял уже меры сообща с царицей. Наследником, говорят, будет провозглашен великий князь… А во время его несовершеннолетия царица будет правительницей совместно с Сенатом». Утром 27 января о том, что «все… улажено в пользу великого князя», прознал шведский посланник Г. Цедеркрейц. Так ловко мастер убеждения Толстой добился первого результата: усыпив бдительность, нейтрализовал противника. Тем самым граф облегчил работу напарника. Александр Данилович в те же часы при посредничестве Бассевича сумел найти общий язык с Павлом Ягужинским.