Пуговицы - Ирэн Роздобудько

Выйдя на равнину, ведущую к пансионату, я перевел дыхание и снова оглянулся на лес. И мне показалось, что наверху снова дышит красный огонек ее сигареты. Он наблюдал за мной, как глаз. И смеялся.

2

Вымокший и грязный, я вернулся в комнату, где уже вовсю храпел мой напарник, и лег в кровать поверх одеяла. Разделся и укрылся только под утро, когда за окном уже розовел рассвет. Мельком взглянул на гору. Теперь она была пестрой, как лоскутное одеяло.

К завтраку мы опоздали. Я долго чистил брюки, Макс никак не мог прийти в себя после вчерашней попойки.

— Ты куда делся? — спросил он.

— Так, решил пройтись, — неопределенно махнул рукой я, мне не хотелось рассказывать о вчерашнем путешествии на гору.

Сегодня я решил разыскать свою вчерашнюю спутницу. Правда, я мало что запомнил: темные волосы, развевающуюся шаль, кусочек смуглой щеки, огонек папиросы… Ах да, был еще особенный запах духов!

В столовой я принялся внимательно разглядывать отдыхающих. Половина из них уже разошлись по своим делам — кто в горы, кто на экскурсию по местным достопримечательностям. Она, скорее всего, тоже позавтракала и ушла раньше.

— Кто еще здесь есть из наших? — спросил я Макса.

— Ты же всех видел! — удивился тот.

— Я имею в виду — вообще, из киношников? — пояснил я. Мне казалось, что она вполне могла бы быть студенткой актерского факультета.

Макс назвал несколько более или менее известных мне фамилий. Но все это было не то. Мы лениво ковыряли поданный завтрак: котлету с вермишелью и огурцом, творог, политый жидкой сметаной. Столовая была полупуста. За двумя столиками чуть поодаль сидело несколько человек. Я узнал одного седовласого молодящегося кинодокументалиста в потертой джинсовой куртке (как мы мечтали о такой тряпке тогда!). Он был с женой и дочкой. За соседним столом сидели три дамы. Они громко переговаривались, смеялись, поглядывая на нас и на кинодокументалиста. Одна из женщин курила. Но она была полной и стриженой.

— По-моему, мы тут сдохнем от тоски! — сказал Макс, — Можно, правда, ходить в трехдневные походы. Я видел объявление на доске. Ты как?

— Еще не знаю.

Мы кое- как доковыряли вермишель, с удовольствием проглотили холодный кислый кефир и вышли на солнце. Я знал Макса недостаточно хорошо, мне хотелось побродить одному.

— Ну, ты куда? — невзначай спросил я.

— Пойду еще покемарю, — ответил тот. — А ты?

— Пройдусь…

Утром территория базы выглядела менее привлекательно. Скульптуры были ужасны, беседки облуплены. Только неподстриженные кусты аллей, хвойные и лиственные деревья и заросшие клумбы выглядели естественно. Мне нравилось запустение. Я вышел к бассейну. Рядом с ним загорали люди, но никто не осмеливался нырнуть в зеленую воду, скорее всего — дождевую, стоявшую в нем целое лето. На темной поверхности, как парусники, плавали листья.

Я увидел ее сразу. Напрасно боялся, что не узнаю! Она лежала на полосатом полотенце и читала книгу. Ее волосы — действительно очень темные и очень густые — были подобраны в «конский хвост». Она была в открытом купальнике… Ничего общего со вчерашним ночным образом. Но я знал, что это она. Я сел на противоположном конце бассейна и принялся ее разглядывать. Напрасно! Я снова ощутил странную замыленность глаза — не мог собрать образ воедино. Он рассыпался, как детские кубики. Была ли хороша ее фигура? Я смотрел на ее розовые, сияющие на солнце пятки, и они казались мне яблоками в раю. Наверное, она была такой, как многие. Но ведь в том и состоит секрет человеческих отношений, что в какой-то момент «один из многих» попадает в пересечение небесных лучей и становится первым. Я видел ее именно в таком ракурсе — словно самолет, ведомый прожекторами. Все остальное пространство стало для меня черно и неинтересно. Мне больше не было смысла разглядывать ее. И я подошел. Примостился рядом на траву и сразу же услышал тот аромат, только утром он был гораздо слабее. Она оторвалась от чтения и быстро взглянула на меня. Я не был уверен, что она меня узнала, но понял, что обычная форма знакомства здесь не пройдет. Можно было спросить, какую книгу она читает или верит ли в любовь с первого взгляда… Нет, не то. Прочитать ей пару строф из Бодлера? Глупо и пошло. Заговорить о погоде? Еще чего!

— Не напрягайся, — вдруг сказала она. — Меня зовут Лиза. Ведь ты это хотел узнать?

Ее голос снова раздел меня до нитки! Она перевернулась на бок и подперла подбородок рукой. Солнце освещало ее плечо, покрытое нежным пушком.

— Куда ты исчезла? — спросил я.

— Я вообще люблю исчезать. — Она снова уставилась в книгу, но я уже не мог жить без ее голоса.

— Может, сходим на гору? — предложил я. — Или съездим в город, в кафе?

— Мне это не нужно. Кафе мне хватает дома. А на горе сейчас жарко.

Я сидел возле нее до самого обеда. Меня сто раз звали ребята, собиравшиеся то в лес, то на волейбольную площадку, кое-кто из «стариков» издали здоровался и с нею. Изредка мы перекидывались ничего не значащими фразами. В общем, ничего особенного, но вела она себя по-королевски. Когда ей надоело читать, она сказала:

— Ну, все, хватит. Иди к своим. Что ты здесь киснешь?

— Увидимся вечером? — с надеждой спросил я.

— А куда ж мы денемся…

Она меня не поняла, это ясно. Если бы я снимал фильм, с удовольствием вырезал бы пару-тройку дней из этой киноленты, чтобы сразу перейти к главному. Я уже знал, что буду добиваться ее внимания, что мы еще раз обязательно пойдем на гору, что я попытаюсь ее обнять. А вот что будет делать она? Этого в моем сценарии не было.

3

— Знаешь, кого ты опекал все утро? — спросил Макс, когда мы сошлись в комнате перед обедом.

Я поежился. Мне не хотелось вести разговоры о ней. То есть — вообще.

— Это же Елизавета Тенецкая.

Фамилия была мне знакомой, но я не мог вспомнить, где ее слышал.

— Ну как же! — оживился Макс, — Помнишь прошлогодний студенческий кинофестиваль «Ночь кино»? Она там заняла первое место за короткометражку «Безумие»!

Ах, вот, значит, как? Конечно я, начиная с девятого класса, бегал на эту всенощную, прорывался без удостоверения всеми правдами и неправдами, а уж после подготовительных курсов заимел полное право проходить без проволочек. Тогда с этим было строго: на входе всех проверяли на наличие спиртных напитков и комсомольских билетов. Первое — строго запрещалось, второе — служило «золотым ключиком» и свидетельствовало о благонадежности «богемствующей» молодежи. Фестиваль длился с семи вечера до семи утра с короткими перерывами для совещаний жюри и скудных «перекусов» засохшими бутербродами, которые продавались здесь же. Фильм меня действительно потряс. Он был снят очень просто, без малейшего пафоса и элементов необходимого патриотизма. И это было странно, непривычно. Его обсуждение затянулось часа на два, пока взмыленные члены жюри не объявили его победителем, а представители райкомов, обкомов и прочих наблюдающих за всей этой «вакханалией» творчества не покинули поля боя, пригрозив разобраться позже.