Герои. 30 известных актеров и режиссеров рассказывают о своих путешествиях - Эндрю Маккарти

Малкольм МакДональд превратил свою давнюю страсть путешественника к новым людям и местам в профессию (к своему большому удовольствию и удивлению) – он стал кинорежиссером. Проекты приводили его во многие экзотические места, от Коста-Рики до Северной Африки и Океании, где он снимал эпизоды Family Footsteps (для Australian Broadcasting Commission). Позже он посвятил себя историческим художественно-документальным фильмам, в том числе рассказывающим о таких невероятных личностях, как Дуглас Моусон, Джон Монаш и Уильям Бакли, снятым для ABC TV. Он также выступил как второй режиссер картины Питера Уира «Хозяин морей: На краю Земли». Фильмы Малкольма демонстрировались по всему миру и завоевали многочисленные награды, например, Watch the Watch (фильм о гипнозе) и Gumshoe (о частных детективах) получили премии Австралийского института кино и АТОМ, а Mawson; Life and Death in Antarctica — премии Жюля Верна за «Лучший фильм» и «Лучшую режиссуру». Жизнь на планете меняется, и Малкольм стремится это понять и отобразить.

Когда на дворе начало 1970-х годов, ты юн и находишься в удивительных краях (Детройт, штат Мичиган), живешь у своей тети и размышляешь, как бы погостить подольше (потому что еда и проживание отличаются в лучшую сторону от того, что ты пробовал в Европе, впервые прибыв туда из Австралии), а затем, пьяный, стоишь наверху лестницы загородного клуба Grosse Pointe, где проходит чья-то свадьба, и видишь интересную девушку – итог, казалось бы, очевиден. Но нет, я не скатился по ступеням! Я лихо спланировал вниз и влюбился.

Назовем ее П. Ей оставался один семестр до получения диплома в Мичиганском университете в городе Энн-Арбор (знаменитом своей футбольной командой и Партией Людей Радуги, которую часто посещал Джон Леннон). Она жила в доме горохового цвета, обитом сайдингом, вместе с другими студентами, а я делил с ней кровать, занимающую три четверти комнаты, в которой жила еще одна девушка.

В доме обитало немало музыкантов, и пока П. была на лекциях, я решил освоить флейту, чтобы играть в их труппе. Один из парней как раз играл на саксофоне и флейте и учил меня – зима была в разгаре, и мне надо было убить шесть месяцев. Однажды днем мы с П. воспользовались тем, что ее соседка по комнате была на лекции. Наша вспышка страсти закончилась пронзительной и довольно музыкальной эмоцией восхитительной П.

Тем вечером за общим ужином одна из девушек сказала: «Парень, а ты и вправду начал неплохо играть на флейте». Я ответил, что вообще не прикасался к ней в тот день, а П. подавилась спагетти. С тех пор П. и прозвали Флют.

Когда Флют закончила университет (ее специализацией была психология – это важно), мы отправились с ней в путешествие по Европе на фургончике «Фольксваген», который мы купили в Афинах. Несколько месяцев мы жили у одной семьи на острове Скопелос, так как в то время я начал писать о своих путешествиях. Флют готовила мусаку и, бредя по узким переулкам с белеными домами, относила ее в пекарню. Когда же она возвращалась домой с готовым блюдом, ее постоянно останавливали встречные женщины, которые хотели посмотреть, потрогать и попробовать кушанье и высказать свое мнение о ее кулинарных умениях. На закате мы любили проводить время с рыбаками – где еще можно попробовать такого вкусного осьминога на гриле, как не в Греции?

Потом мы устроились на работу в Австрии, на горнолыжном курорте Санкт-Антон-ам-Арльберг. Я целый день мерз на подъемниках, а Флют работала горничной в доме, где мы жили. Но однажды ее попросили убирать за слабоумным дедулей, и тогда мы решили, что жизнь слишком коротка!

Когда мы получили голландские номера для своего фургона, то решили отправиться в Амстердам, чтобы его продать. Но стоило нам проехать всего 23 километра, как нас остановили полицейские. Они осмотрели машину и вынесли вердикт: днище слишком ржавое, так что они доставят автомобиль в ближайший город и уничтожат его! И сделали это. Мы тоже сели на поезд до Амстердама, и эта поездка мне особенно запомнилась, потому что когда мы зашли в купе к бэкпекерам, я впервые услышал Walk on the Wild Side Лу Рида.

Это было замечательное туристическое комбо из мест, людей и песен. Увы, они проигрывались снова, и снова, и снова…

Не выручив денег за фургон, мы с Флют оказались почти на мели, так что вернулись в Энн-Арбор, чтобы найти работу. Мы устроились воспитателями в реабилитационный центр для психически больных женщин. Да, нам было всего по 23 года, но в Мичигане была весьма прогрессивная политика в области помощи при психических заболеваниях. В центре одновременно находились восемь пациенток в возрасте от 17 до 60 лет, Флют и я (к слову, я был там единственным мужчиной). Некоторые из женщин пытались совершить самоубийство, другие были молоды и никому не нужны, и все это было довольно страшно. Я начал писать небольшие пьесы, разыгрывающие их ситуации, а пациентки ставили их. Мы провели там почти два года, и я многое узнал о женщинах. Правда теперь, много лет спустя, я понимаю, что многое – это далеко не все.

После этой работы, скорее напоминавшей тюремное заключение, мы с Флют решили потратить накопленные деньги на путешествие из Стамбула в Австралию и отправились в путь. Как нам повезло! Перед нами были открыты почти все двери на так называемом «маршруте хиппи»: Иран, Афганистан, Пакистан, Гиндукуш, Кашмир, Бирма – нам было доступно все, правда, кроме Вьетнама, так как там все еще шла война, но в Лаосе и Камбодже мы тоже побывали.

Я так рад, что мне удалось постоять у ног огромных каменных Бамианских статуй Будды, которые потом были взорваны «Талибаном», и почти так же доволен нашей автобусной поездкой по Лаосу. Мы ехали из Вьентьяна (в то время сонного французского колониального городка) в Луангпхабанг (еще более сонную деревню). В автобусе были только местные жители. Где-то в горах все пассажиры (я вижу только одно объяснение этому – не требующее выражения коллективное предчувствие) нагнули головы, а затем мы услышали автоматную очередь. Некоторые окна выбило, но еще до первого выстрела мы все лежали на полу. Нам сказали, что это было дело рук организации «Патет Лао». Никто не пострадал. Но для меня и по сей день является загадкой, как мы все почувствовали неладное.

В Европе я использовал флейту в качестве портативного «ледокола», помогающего снять напряжение, и с нетерпением желал присоединиться ко всем музыкальным культурам, которые встретятся нам на пути. До нашего отъезда из Энн-Арбора мой учитель Сэм рассказал, что джазовый музыкант Пол Хорн играл на флейте в Тадж-Махале, и каждая нота звучала четырнадцать секунд. «Ты должен сделать это для нас обоих», – сказал он (в тональности ми-бемоль).

Первое, что мы увидели у входа в Тадж-Махал, – табличку «ИГРАТЬ НА ФЛЕЙТЕ ЗАПРЕЩЕНО!» Уверен, что теперь там установлен специальный детектор, который реагирует на флейты, но тогда мы без труда прошли внутрь с разобранным музыкальным инструментом, части которого спрятали в складках одежды.