Без права на жизнь - Александр Голодный

Вот тут меня и подкосило. Это не мой мир! Я не увижу ни жену, ни сына. Никогда! Ноги подогнулись, Солдат не справился с обвисшим телом, мы шлепнулись на землю. Сильно било в виски, отчаяние рвало душу.

— Э, доходяга, не вздумай тут сдохнуть! Ползи сам на карьер и жмурься там, я тащить тебя не нанимался.

Мужик, приподняв меня за грудки, отвешивал пощечины, напарник, бормоча, безуспешно пытался остановить его руку.

— Кончай, дядька, хватит, все нормально…

Чувства отступили также резко, как и нахлынули, оставив головную боль и тремор в пальцах.

— Валите отсюда, доходяги! Пошли на хер!

— Уходим, уже уходим. Только скажи, пожалуйста, что такое сортировка?

— Дальше, через ангар, мусор сортировать! И готовься к ней, урод, если сдохнуть не хочешь! Потому что, пока норму не сделаешь, от конвейера не отойдешь, и либо делают норму, либо сдыхают. Все, мля, вали!

— Благодарю, уже ушли.

Опираясь на палку, поддерживаемый верным и снова улыбающимся напарником, я упрямо плетусь по растрескавшейся бетонной дорожке. Вот оно: вокруг здорового ангара копошится народ. С одной стороны затаскивают большие контейнера на колесиках с мусором, с другой их выкатывают наполненными одинаковыми отходами. И везде работающих подгоняют палками надсмотрщики.

— Гля, мля, зомбак с полудурком! Слышь, братва, это тот жмур, что я базарил.

— Чой-то не похож он на жмура. Порожняк гонишь, Кожан.

— Зуб даю, он. Лежал обосратый, околевший. Мы с Вялым его за копыта, в карьер волочь, а он дернулся и очухался.

Четверка надсмотрщиков, возглавляемая знакомым мне Кожаном, подошла вплотную.

— Что, дохлятина, уже пахать приперло?

— Не, они чо-то надыбали, свою пруху притаранили. Дал сюда, дебил!

Выдернув у напарника из руки кулек с найденным тряпьем, бандюк ловко ткнул дубинкой потянувшегося за отобранными вещами Солдата. На землю опять свалились вдвоем. Еще один наступил на мою опорную палку, больно прижав пальцы.

— Гля, зомбак тоже с дрыном, ща мочить нас начнет.

— Ага, а потом и хавать.

Уроды довольно ржали, а я даже не могу встать — силы совсем ушли.

— Что стоим, быки? Кто дохляков гонять будет? Отдельное приглашение надо?

— Мы ниче, Кент, уже идем. Так, словили веселуху от двух чморей.

— Не навеселились еще? Сам на сортировку захотел, Кожан?

— Мне нельзя, Кент, я в законе.

— Закон для тебя — я. Пошли!

Подошедший явно принадлежал к верхушке уголовного сообщества — чистый, холеный, выбритый, в нормальной светло-синей рубашке и чистом, хотя и мятом, темно-синем комбинезоне. На ногах блестящие легкие черные туфли. Уроды шустро рванули к работающим (один вывалил тряпье из кулька, скривился и пнул ногой), Кент безразлично глянул в нашу сторону и пошел следом. Собрав тряпки, Солдат с неимоверным трудом поднял меня, и, шатаясь, мы заковыляли обратно. Головная боль все усиливалась, дорога расплывалась перед глазами, ног уже не чувствовал. Стиснув зубы, висел на плече напарника и одной силой воли направлял домой непослушное тело. Только когда понял, что стою у шалаша, позволил себе вырубиться.

Снова плыву в мягких волнах безвременья. Вот уже близко дыхание Всевышнего, разворачивается волшебный узор золотых искр…

— Сеант, нет, Сеант!

Жалобный голос держит тоненькой ниточкой, не отпускает, тянет назад. Это же Солдат! Рывком вернувшись в тело, открыл глаза. По лицу паренька текут слезы, он отчаянно трясет меня за плечо. Внезапно понял, что вижу его чувства — дымку ауры и яркие пятна, как мазки красок на картине. Преданность и дружба — я уверен, знаю, что вижу именно их.

— Отставить, Солдат, я живой.

— Сеант!

Протянув еще слабую, но уже слушающуюся руку, ласково провел по голове напарника. Пальцы слегка закололо, дружба и преданность засветились ярче, растаяло фиолетовое отчаяние. Солдат счастливо заулыбался. Застучало в висках, дымка ауры стала прозрачной и исчезла (ничего себе приходы!). Косые лучи солнца били в многочисленные щели — явно вечер на подходе. Есть и пить хотелось неимоверно. Словно услышав мысли, парнишка подал ведерко с остывшим варевом. Все, как и в прошлый раз (вчера?), сметалось молниеносно. Гораздо легче выбравшись из нашего логова, убедил Солдата, что ожил и жажду краткого уединения (все равно шуршал рядом за кучей, преданный мой). После совершения крайне необходимых дел я озаботился насчет еще поесть. Порция из ведерка, по-моему, только раздраконила аппетит. Добив на пару древнюю газировку, надев штаны («угадал» с размерчиком — болтаются, как на вешалке. Пришлось упаковочным шпагатом подвязывать.), мы двинулись между куч в сторону солнца. Опираясь на привычную ручку швабры, шел сам, тяжело, преодолевая слабость, но упорно и настойчиво. По пути уже привычно проверяю склоны мусорных терриконов и довольно успешно: пяток нормальных на вид одноразовых бритвенных станков, три несъеденные зубные щетки, десятка полтора выдавленных тюбиков кремов и зубной пасты, несколько срабатывающих одноразовых зажигалок (при виде огонька Солдат испуганно вздрагивал, смотрел по сторонам и говорил: «Нет, Сеант, нет»), пластиковая пачка с несколькими окаменевшими печенюшками (сразу с удовольствием захрустели). Брезгливости не ощущаю, к вони притерпелся. Главная задача на настоящий момент — оклематься, пережить сортировку, а там посмотрим про колонии и кто главный в этом мире. Хотя ответ на последний вопрос валяется буквально под ногами — английский язык на упаковках, вес в фунтах, жидкости — в пинтах. Суки! Пидоры островные. Стоп, не психовать, у тела явно нервное истощение в придачу к физическому, сильные эмоции пока запрещены. Вот почему я, кстати, тогда и вырубился — эмоции ударили. Что там дядька говорил — Реджистанс? Знакомое слово: уверен, что речь идет о Сопротивлении. Вот это по-нашему — братья-партизаны. Предшественник сержантом Сопротивления, значит, был. А молодой совсем — сколько мне сейчас лет? Черт, зеркальце бы… Ага, а еще ванну, чистое белье и ключ от квартиры. С местными деньгами. Что-то меня затупило, копать надо больше, а думать меньше. Оп-па, это уже удача!

Инженерный логический стиль мышления не подвел — если мусорные мешки завязаны, значит, их еще не потрошили, верно? Вот в одном и попались отходы местного спортивного центра — две заношенные футболки с длинным рукавом (одной, похоже, уже полы успели помыть), боксерские трусы (извини, Солдат, надену я, зато почти чистую футболку «Белый гусь» — тебе), несколько разноцветных кроссовок разной степени изношенности, грязнющее полотенце и куча слипшихся носков. Четыре пинтовые бутылки с остатками питьевой воды (с глюкозой, для спортсменов) — вообще хорошо.

— Тормози, братишка, одеваться будем.

— Оеа, Сеант.

— Одежда, дружище. Стой, не крутись, шнурки завяжу. Больничные рубахи давай в мешок, носки туда же. Нам бы найти воду помыться, постираться, да мыло — на людей станем похожи.