Прощение - Жаклин Митчард

Я слушала и кивала, но не верила им.

Мне не хотелось причинять папе, а тем более маме, еще большую боль, но не думаю, что я не была виновата. Мои кузины, мои друзья – Клэр и Эмма, даже Финн и Мико, чудаковатые мальчики, – говорили то же самое, что и родители. Но это не имело значения. Даже когда прошло первое потрясение, со мной навсегда осталось чувство вины. Я не могла от него избавиться. Вина, словно увеличительное стекло, выставленное на солнце, превращала мягкие и ласковые лучи в ранящие стрелы. Даже любовь не могла избавить от этого груза. Вина как будто генерировала мой гнев, превращая душу в сплошной ожог, который нельзя было охладить струей холодной воды. Он продолжал жечь меня до бесконечности, выедая душу. Проходило время, и раны других людей уже заживали, но не моя. Она становилась больше, ощутимее, она не могла затянуться. Даже сейчас мое сердце покрыто шрамами.

Начинать рассказывать эту историю можно с какого угодно момента.

Поэтому я не хочу начинать с того, как полиция, наконец, нашла наш дом. Не потому, что это слишком скорбный эпизод. Я хочу сказать, что даже теперь, находясь в гармонии с миром, я не могу не чувствовать скорби. Она стала такой же моей, как цвет глаз. Смерть сестер отпечаталась в моей матрице. Стоит мне только вспомнить что-то, как скорбь дает о себе знать. Стоит мне только представить их на нашей старой смирной лошадке Руби, которая могла передвигаться либо совсем медленно, либо чуть быстрее, как я начинаю безудержно рыдать. Я не хочу начинать с того момента «трагедии», когда у нас над головами начали кружить вертолеты, откуда высовывались люди, чтобы запечатлеть на фото наш бревенчатый домик, где объявился Мрачный Убийца. Я не хочу пересказывать, что говорили о нас люди, покупавшие сандвичи в продуктовом магазине («Они были очень тихие, – сообщили репортерам Джеки и Барни. – Вежливые. Всегда. Дружелюбные, но не навязчивые». Можно ли сказать что-то другое о людях в подобной ситуации?). Вся эта шумиха в прессе была такой... насмешкой, хотя Джеки и Барни были очень добры и не желали нам ничего плохого. Я и сама потом пережила неприятный опыт общения с журналистами, поэтому могла понять чужие мотивы.

Но ничего из того, что было, не могло передать и толику правды. Поэтому я и не хочу начинать с того, что наша история попала на канал CNN и на первые полосы газеты «Аризона репаблик» под огромными заголовками. Люди со всей Юты и даже Аризоны и Колорадо съехались, чтобы увидеть наш дом. Они стояли перед ним с зажженными свечами и пели. Я хотела закричать, прогнать их – Беки и Руги были моей семьей, так почему все эти люди должны так сочувствовать нам, так рыдать, словно они знали наших девочек?

Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, какими мы были до трагедии. Иначе нам не продвинуться дальше того момента, когда я выскочила на улицу, а родители умоляли меня войти в дом, чтобы мой поступок не стал темой для еще одной газетной статьи о трагедии Свонов.

Мы были обычной семьей, может, со своими странностями (моя мама вязали свитера абсолютно для всех, кроме разве что нашей лошади), может, со своими причудами (мой отец мог аплодисментами приветствовать рассвет и заваривал чай из розовых лепестков). Они были этакими хиппи. Симпатичными. Не ужасными. Они любили друг друга. Когда я была маленькой, то думала, что у всех детей папа и мама целуются каждый раз, когда наступает утро.

Меня ждали сюрпризы при столкновении со взрослым миром! Большинство людей, утверждавших, что они влюблены, на самом деле лишь терпели друг друга, чтобы не так остро ощущать одиночество. Когда я увидела, на чем держатся многие браки, то молила Бога о том, чтобы я полюбила в юности и на всю жизнь, как мои родители. (Это не потому, что я хотела быть Молли Мормон – так называют тех, кто рано женится или выходит замуж по большой любви, особенно если это члены Церкви Иисуса Христа святых последних дней, – а потому, что я и вправду этого желала.) В жизни все становится на свои места, если рядом с тобой есть верный человек, который поддержит тебя и в радости, и в горе, – кто-то, кто будет заботиться о тебе, как о себе.

Я не хотела, однако, выходить замуж так рано, как мои родители. Им было тогда по девятнадцать, и они были удивительными. Они все делали сами, не ожидая ни от кого помощи. Получали стипендию и учились в колледже. Познакомившись в старшей школе, они общались, обмениваясь письмами, и папа сказал потом, что, как только он увидел Кресси Бонхем – высокую девушку с длинными, развевающимися на ветру каштановыми волосами, он уже больше не смотрел на других женщин. Прибыв в Седар-Сити, он сразу же предложил ей руку и сердце. Они вместе поступили в университет в Прово и были образцовыми студентами. Начали мечтать о ребенке, но он появился у них через десять лет. Именно поэтому мама так увлеклась искусством. Наверное, она делала керамические фигурки младенцев оттого, что ее душой владела печаль. У нее был друг и единомышленник, и это сблизило их больше, чем если бы сразу родилась я. Они понимали друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда.

Конечно, мои родители не были идеальными. Я думаю, что отец считал себя умнее. Иногда в такой грех впадала и мама. Хотя отец был у руля, мама могла вставить свои «пять копеек». У них были разные периоды.

Когда я была совсем маленькой, я слышала, как мой отец сказал своим дикторским голосом: «Крессида, что ты ждешь от подобной беседы?» И она, подыграв ему, ответила: «Услышать мнение информированной особы на заданную тему».

Как всегда, когда мама ерничала, мой отец готов был вспылить, но тут же начинал смеяться, и ссора гасла, не разгоревшись.

Папа говорит, что нет ни одной нормальной семьи. Конечно, это в равной мере касалось и нас. Например, он был одним из одиннадцати братьев. Только представьте, каково было придумывать им всем имена! Так вот. Моего отца назвали Лондоном. Он был одним из младших, и дедушке с бабушкой пришлось призвать на помощь свою фантазию. Они начали с Кевина, Эндрю и Уильяма, но пришли к Джексону, Данте и Брайсу (как название каньона). Моя бабушка ходила в колледж. Она все еще в здравии и живет в Тампе (вы не знали, что во Флориде больше мормонов, чем в Юте?). Она стала меньше ростом... и более раздражительной, с тех пор как все это произошло. Я все еще езжу к ней. Мы вместе смотрим старые фильмы с Фредом Астсром и Джинджер Роджерс. Ее сыновья живы, и это иногда приводит ее в отчаяние, не потому, что бабушка желает им смерти, – она не может пережить того, что случилось с малышками Рути и Беки. У бабушки шестьдесят восемь внуков, и каждому из них она отсылает ко дню рождения десятидолларовую купюру и книжку на Рождество. Каждому.

Папу считали «необычным» еще и потому, что он позволял себе высказывать крайне либеральные взгляды, во всяком случае – для нашей общины мормонов. Говоря «общины», я, конечно, преувеличиваю. Это просто несколько домов, рассыпанных у ручья Дракона и дальше вниз по горам к Сейнт-Джорджу (чувствуете, как перекликаются названия – дракон и святой Джордж?). Половину лета ручей стоял пересохший, так что туристы могли его перепрыгнуть. Но давным-давно кто-то перегородил его небольшой дамбой. Если зима была очень снежной, I у нас все лето был небольшой пруд с чистой водой. Мы считали его своим и строили возле него крепость, пригибая ветки ивы. Летом там была наша «переодевалка». Если девочек не было поблизости, то мальчики плавали в белье. Мы вообще не купались вместе с мальчиками, кроме тех случаев, когда Сассинелли устраивали вечеринки. Было по-настоящему жарко.