Трактир "Ямайка" - Дафна дю Морье

Мэри сложила письмо и убрала в сундук. Странное приглашение от той улыбчивой тети Пейшенс, которую она помнила.

Холодное, пустое письмо; ни единого слова утешения, никаких сведений, лишь упоминание о том, что племянница не должна просить денег. Тетя Пейшенс, красавица в шелковой юбке, такая деликатная, — и вдруг жена трактирщика! Мама, должно быть, ничего об этом не знала. Это письмо сильно отличалось от того, что десять лет назад написала счастливая невеста.

Как бы там ни было, Мэри дала слово, а обещания надо выполнять. Родной дом продан; здесь ей нет места. Как бы ни приняла ее тетя — она мамина родная сестра; только об этом и следовало помнить. Старая жизнь осталась позади — милая родная ферма и светлые воды Хелфорда. Впереди лежало будущее — и трактир «Ямайка».

Вот так Мэри Йеллан и оказалась в скрипучем тряском дилижансе, который направлялся на север через Труро, стоящий у истоков реки Фал, с его крышами и шпилями, широкими мощеными улицами. Голубое небо над головой все еще напоминало о юге, люди у дверей улыбались и махали рукой вслед громыхавшей карете. Но когда Труро остался в долине позади, небо заволокло, а земля по обе стороны большой дороги стала грубой и невозделанной. Все реже встречались деревни, разбросанные там и сям, и в дверях домов почти не было видно улыбающихся лиц. Деревья попадались лишь изредка; живых изгородей не было вообще. Потом задул ветер и принес с собой дождь. И наконец карета вкатилась в Бодмин, такой же серый и неприветливый, как окружающие его холмы, и пассажиры один за другим стали собирать вещи и готовиться к выходу — все, кроме Мэри, которая неподвижно сидела в своем углу. Кучер — лицо его было мокрым от дождя — заглянул внутрь через окно.

— Вы собираетесь дальше, в Лонстон? — спросил он. — Сегодня ночью лучше не ехать через пустоши. Знаете, вам лучше остаться в Бодмине и уехать утренним дилижансом. Иначе вам придется ехать одной.

— Но меня ждут сегодня, — возразила Мэри. — Я не боюсь поездки. Да я и не собираюсь ехать до самого Лонстона; вы ведь сможете высадить меня у трактира «Ямайка»?

Кучер взглянул на нее с удивлением.

— У трактира «Ямайка»? — переспросил он. — Зачем вам трактир «Ямайка»? Это не подходящее место для девушки. Ей-богу, вы, должно быть, ошиблись. — Он уставился на нее в упор, явно не веря.

— Да, я слышала, что это довольно уединенное место, — ответила Мэри. — Но я и сама не городская. На реке Хелфорд, откуда я родом, всегда тихо, зимой и летом, но мне никогда не было там одиноко.

— Дело тут вовсе не в одиночестве, — ответил кучер. — Может, вы не понимаете, раз вы не местная. Я думаю вовсе не о двадцати с лишним милях пустоши, хотя большинство женщин это испугало бы. Подождите-ка. — Он окликнул через плечо женщину, которая стояла в дверях отеля «Ройял», зажигая лампу над крыльцом, потому что уже стемнело. — Будьте добры, — сказал кучер, — подойдите сюда и урезоньте эту девушку. Мне сказали, что она едет в Лонстон, но она попросила высадить ее у «Ямайки».

Женщина спустилась по ступенькам и заглянула в карету.

— Места там дикие и страшные, — сказала она, — и если вы ищете работу, то на фермах вы ее не найдете. Там, на пустошах, чужих не любят. Лучше вам остаться в Бодмине.

Мэри улыбнулась.

— Со мной все будет хорошо, — сказала она. — Я еду к родным. Мой дядя — хозяин трактира «Ямайка».

Воцарилось долгое молчание. В полутьме кареты Мэри заметила, что мужчина и женщина уставились на нее. Ей вдруг стало зябко и тревожно; она хотела услышать хоть слово ободрения, но этого не последовало. Затем женщина отодвинулась от окна.

— Извините, — медленно проговорила она. — Это, конечно, не мое дело. Спокойной ночи.

Кучер, покраснев, принялся насвистывать, как будто хотел сгладить неловкость положения. Мэри порывисто наклонилась вперед и взяла его за руку:

— Скажите мне… Я не обижусь. Моего дядю здесь не любят? Что-нибудь не так?

Кучеру было явно не по себе. Он говорил сердито и избегал ее взгляда.

— У «Ямайки» дурная слава, странные толки ходят. Знаете, как это бывает. Но я не хочу зря вас путать. Может, это все и неправда.

— Какие толки? — спросила Мэри. — Там что, много пьют? Или мой дядя привечает дурных людей?

Кучер не поддавался.

— Не хочу зря вас пугать, — повторил он, — к тому же я ничего не знаю. Только то, что другие говорят. Порядочные люди в «Ямайку» больше не ходят. Вот и все, что мне известно. В прежние времена мы там поили лошадей и кормили их, и сами заходили промочить горло и перекусить. Но больше мы там не останавливаемся. Мы нахлестываем лошадей, пока не доберемся до перекрестка Пяти Дорог, да и там не задерживаемся.

— Почему люди туда не ходят? В чем причина? — настаивала Мэри.

Кучер медлил с ответом, как будто подыскивая слова.

— Боятся, — произнес он наконец и покачал головой. Больше этот парень ничего не скажет. Возможно, он чувствовал, что нагрубил девушке, или ему стало ее жалко, но минуту спустя он снова заглянул в окно и заговорил: — Не хотите выпить чашку чая перед отъездом? Дорога длинная, а на пустошах холодно.

Мэри покачала головой. Какая уж тут еда. И хотя от чая она бы согрелась, девушке не хотелось выходить из кареты и идти в «Ройял», наверняка та женщина станет ее разглядывать, а люди вокруг — перешептываться. Кроме того, внутри Мэри вдруг кто-то трусливо заныл: «Останься в Бодмине, лучше останься в Бодмине», Девушка боялась, что может сдаться в тепле и уюте «Ройял». Но она ведь пообещала матери поехать к тете Пейшенс и не должна нарушать данное слово.

— Тогда лучше едем, — сказал кучер. — Сегодня ночью мы будем единственными путниками на всей дороге. Вот вам еще один плед на колени. Когда мы перевалим через гору и выберемся из Бодмина, я погоню лошадей, потому что эта ночь — не для путешествий. Я не успокоюсь, пока не доберусь до Лонстона и не лягу в свою постель. Не многие из нас любят ездить через пустоши зимой, да еще в такую грязь. — Он захлопнул дверь и залез на облучок.

Карета загрохотала вниз по улице, мимо надежных и прочных домов, мимо мерцающих огней, мимо случайных прохожих, которые торопились к ужину домой, сгибаясь под напором ветра и дождя. Сквозь ставни на окнах пробивались узкие полоски теплого света свечей: там, должно быть, в очаге горит огонь, на столе постелена скатерть, женщина с детьми садится за ужин, а мужчина греет руки у веселого пламени. Мэри подумала об улыбчивой крестьянке, своей попутчице; та, наверное, тоже сидит сейчас у себя дома, за столом, рядом с детьми. Какая она была уютная, с румянцем во всю щеку, с грубыми натруженными руками! Какую уверенность и спокойствие излучал ее глубокий голос! И Мэри сочинила для себя маленькую историю о том, как она вышла бы из кареты вслед за попутчицей и напросилась бы к той в компанию, и попросила бы ее приютить. Конечно, ей бы не отказали — девушка была в этом уверена. Для нее нашлись бы и улыбка, и дружеская рука, и постель. Она стала бы служить этой женщине, и полюбила бы ее, и вошла бы в ее жизнь, и познакомилась бы с ее близкими.