Низина - Джумпа Лахири

С опущенными головами и закрытыми глазами, обнявшись за плечи, братья стояли на коленях. Субхаша мутило от полученных ударов. Он ждал новых, но больше ничего не было. Они слышали, как брошенная через стену клюшка упала на землю, навсегда оставшись на территории клуба. Полицейский, который больше ничего не собирался с ними делать, ушел.

Субхаш с детства был осмотрительным. Матери не приходилось гоняться за ним. Он все время находился на глазах, когда она хлопотала у плиты или расшивала сари и блузы для заказчиц местного дамского портного. Или же мальчик помогал отцу сажать георгины, которые тот выращивал в горшках во дворе, яркие цветочные шары — лиловые, оранжевые, розовые, иногда с белыми кончиками на лепестках. Они, казалось, пламенели разноцветным живым костром на фоне унылой стены двора.

Субхаш всегда ждал, когда на улице стихнут игры и крики. Больше всего он любил оставаться один, или когда ему казалось, что он один. Любил по утрам лежать в постели и наблюдать, как солнечный свет мечется по стене, словно беспокойная птица.

Мальчик клал под стеклянный колпак абажура насекомых и наблюдал за ними. А в небольшом пруду неподалеку от дома, где мать иногда, вместо не пришедшей домработницы, мыла посуду, он ловил в мутной воде лягушек. «Он обитает в каком-то своем мире», — говорили о нем иногда родственники, когда им случалось собраться вместе.

А вот Удаян, наоборот, вечно где-то пропадал. Даже в доме, состоявшем всего из двух комнат, он умудрялся где-нибудь спрятаться — то под кроватью, то за дверью, то в крохотном чуланчике, где хранились зимние стеганые одеяла.

Это у него была такая игра — неожиданно спрятаться или исчезнуть. Иногда он сбегал в сад, взбирался на дерево и тихо сидел. Мать же отрывалась от своих дел и в страхе повсюду искала и звала его, но не получала от ребенка никакого отклика. А Субхаш наблюдал за матерью, пока та разыскивала Удаяна, и видел на лице ее страх, приходивший к ней вместе с мыслью, что она может не найти сына.

Когда братья подросли и им стали разрешать отлучаться со двора, то было строго-настрого наказано: не терять друг друга из виду. Они вместе бродили по извилистым улочкам квартала, отправлялись за пруды и через низину на большое поле, где собирались другие мальчишки со всей округи. Они ходили к мечети на углу — посидеть на ее прохладных мраморных ступенях, иногда послушать там трансляцию футбольного матча, доносившуюся из чьего-нибудь репродуктора; сторож мечети никогда не гонял их.

Наконец им разрешили покидать пределы квартала и пойти в город. Ходить так далеко, пока не устанут ноги, самостоятельно кататься на трамвае и автобусе. И все же угловая мечеть — это место духовного поклонения иноверцев — продолжала оставаться главным ориентиром в походах.

В какой-то момент Удаян предложил подойти к «Техностудии», где Сатьяджит Рай снял свой «Патер Панчали» и где проводили свои дни бенгальские кинозвезды. Знакомый парень, работавший на студии, иногда проводил их на съемочную площадку — в эту гущу переплетенных кабелей и проводов, залитую ослепительным светом софитов. После окрика, призывавшего к тишине, после звука хлопушки они наблюдали, как режиссер и вся киносъемочная команда снимали и переснимали одну и ту же сцену, добиваясь совершенства, подчас тратили целый рабочий день ради одного коротенького мига на пленке.

Им доводилось мельком увидеть красавиц актрис, когда те, прикрываясь солнечными очками, выходили из гримерок и садились в автомобили. Удаян иногда просил у актеров автограф. Он не знал стеснения и скованности — как некоторые животные, видящие мир в черно-белых цветах, не знают других. Но Субхаш всячески старался минимизировать свое видимое присутствие так же, как многие животные стремятся слиться с древесной корой или травой.

Братья были очень разные, и тем не менее их постоянно путали — когда кого-нибудь из них окликали по имени, приходилось отзываться обоим. И голоса были почти одинаковыми. Сидя за шахматной доской, они напоминали зеркальные отражения — одна нога согнута, другая вытянута наружу, кулачок подпирает подбородок, локоть уперт в колено.

Они и телосложением были схожи до того, что имели общую одежду. У обоих цвет лица имел легкий медный оттенок, доставшийся им от родителей. И пальцы их, и четкие рубленые черты, и волнистые волосы были почти идентичны.

Субхаш все гадал, не расценивают ли родители его спокойный характер как отсутствие смышлености и изобретательности или даже слабохарактерности. Родителям не приходилось из-за него переживать, но от этого он не стал у них любимчиком. Поскольку он не способен был ни удивить чем-либо, ни впечатлить родителей, его задачей было просто слушаться. А удивлял и впечатлял родителей Удаян.

Даже во дворике отчего дома навсегда увековечилась озорная натура Удаяна-сорванца. Цепочка его следов, отпечатавшихся, когда наконец принялись мостить грязный двор. В тот день сыновьям велели не выходить из дома до тех пор, пока не застынет раствор.

Все утро мальчишки наблюдали, как рабочий месил в тачке цементный раствор и потом ровненько размазывал и разглаживал его мастерком. «Двадцать четыре часа не ходить здесь!» — предупредил их рабочий перед уходом.

Субхаш послушно смотрел в окно и не выходил из дома. Но Удаян, стоило только матери отвернуться, сразу же пробежал по длиннющей доске, которую временно перекинули от порога до улицы.

Где-то на середине доски он потерял равновесие, и на не застывшем еще цементе осталась цепочка следов его босых стоп.

На следующий день снова пришел рабочий. К тому времени раствор уже застыл вместе с отпечатками Удаяновых ног. Единственное, что можно было сделать для устранения изъяна, — это положить новый слой раствора. Субхаш гадал, накажут ли брата на этот раз.

Но отец решил оставить все как есть. Не ради сбережения сил или средств, а потому, что не хотел замазывать следы младшего сына.

Так этот изъян превратился в достопримечательность дома. Достопримечательность, на которую сразу обращали внимание гости, которая стала их первым семейным анекдотом.

Субхаш мог пойти в школу на год раньше, но ради удобства (еще посчитались с Удаяном, не пожелавшим, чтобы брат ходил в школу без него) их отдали в один класс. В бенгальскую среднюю школу для мальчиков из простых семей, находившуюся за трамвайным депо и за христианским кладбищем.

В одинаковых тетрадках они записывали новые для себя знания об истории Индии, об основании Калькутты, чертили карты, знакомились с географией остального мира.

Они узнали, что Толлиганг был отстроен на мелиорированных землях. Что несколько сотен лет назад, когда течение Бенгальского залива было гораздо сильнее, здесь была болотистая местность с мангровыми зарослями. Что пруды, заливные луга и низина — остатки того явления.

На уроках, для лучшего усвоения знаний, они рисовали мангровые деревья — их густо переплетенные корни, расположенные над поверхностью воды, их специальные поры для потребления воздуха, их продолговатые, похожие на сигары черенки, называемые «пропагулами».