Потомок Одина - Сири Петтерсен

– Ладно… – выдавила она. – Одна зарубка, если вытянешь меня.

Едва она договорила, как её тело оторвалось от ствола и на какое-то мгновение беспомощно зависло над краем обрыва, а потом её подняли вверх и поставили на твёрдую землю. Ример отпустил руку, и Хирка сделала несколько пробных шагов, чтобы убедиться, что по-прежнему способна находиться в вертикальном положении. Всё прошло лучше, чем можно было ожидать.

Ветле мешком сидел на земле и рассеянно теребил прореху на рукаве рубахи. Ример стоял перед ним, как будто никогда никуда не уезжал.

– Что у тебя болит? – спросил он.

Он был таким же, как прежде. Всегда бил по самому больному месту. Как дикое животное, которому необходимо утвердить своё превосходство и способность вытерпеть больше других.

– Ничего у меня не болит, – ответила Хирка, пряча руку за спину. Возможно, она вся изранена.

Ример поднял Ветле и поставил на ноги. Мальчишка шмыгнул носом. Его хвост висел без движения, как у забитого зверя. Хирка украдкой взглянула на Римера, пока тот ощупывал шею и суставы Ветле в поисках повреждений.

Волосы его стали длиннее с момента их последней встречи, но остались такими же белоснежными. Они лежали между лопатками, перехваченные кожаными ремешками. Пряди покороче выбились из хвоста и обрамляли осунувшееся лицо. Понятно. Но было и что-то ещё… То, чего она не могла определить. Ример стал двигаться как-то иначе.

И у него появилось оружие.

Взгляд Хирки уцепился за два узких меча в чёрных ножнах, которые крепились к широкому поясному ремню. Ример был одет как воин – в светлую куртку с прорезями с обеих сторон и высоким воротником. Грудь его была перехвачена двумя широкими кожаными ремнями. Он светлым пятном выделялся на фоне леса, как снежный кот.

Хирка отвела от него глаза. Дурак. Какой смысл являться сюда в таком облачении? Если его продать, можно целую зиму кормить половину деревни Эльверуа.

Ример повернулся к ней, и Хирка разглядела вышивку на левой стороне его груди. Ворон. Хорошо узнаваемое изображение птицы с поднятыми вверх крыльями. Знак Совета. Знак Всевидящего.

В сердце Хирки острым когтём резко и глубоко вонзилась паника.

Всевидящий… Ритуал!

Она похолодела, когда поняла, для чего он здесь.

Нет! Ещё слишком рано! Ещё только лето!

Она посмотрела в его светлые серые глаза. Ример поднял подбородок, но взгляда не отвёл. Ни на дюйм. Он склонил голову и с весёлым любопытством разглядывал её, как будто Хирка – какой-то неведомый зверь.

– Разве ты не рыжей была? – спросил он.

Хирка схватилась за голову, с волос посыпался песок. Она попыталась вытряхнуть его, но пальцы прочно застряли в спутанных рыжих прядях. Глаза Римера блестели как лёд. Это выражение лица было знакомо ей до боли. Детский вызов, который совершенно не соответствовал его нынешнему облачению. Такое выражение появилось на его лице всего на один миг, а потом он снова застыл – посмотрел в другую сторону и вспомнил, кто он.

Приезд Римера предвещал опасность, она чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Хирке показалось, что она узнаёт его, но перед её глазами стояли лишь воспоминания. Этот высокий парень уже не был соперником по детским играм, не был другом. Он был сыном могущественной семьи. Он был Римером Ан-Эльдерином. Он был из рода членов Совета.

Просто раньше это не имело значения.

– Я приехал не для того, чтобы остаться. Я буду сопровождать Илюме в Маннфаллу, – произнёс он, подчеркнув дистанцию между ними.

Хирка скрестила руки на груди.

– Нормальные имлинги называют бабушек бабушками. Если бы у меня была бабушка, я бы называла её именно так, – жалкий укол, но ничего более удачного ей в голову не пришло. Мысли смешались.

– Если бы твоей бабушкой была Илюме, то не называла бы, – ответил он.

Хирка опустила глаза.

Ример сделал два шага в её сторону. От его одежды исходил приятный запах шалфея. Хирка видела, как за его спиной Ветле вытягивает шею и заглядывает в пропасть, поглотившую его лошадку.

– Вам ещё многое предстоит сделать перед Ритуалом. Это ведь и твой год, да? – произнёс Ример.

Хирка вяло кивнула. Время настигло её, и она ощутила подступившую к горлу тошноту. В этом году нескольким жителям Эльверуа исполняется пятнадцать. Некоторые из них считали дни до Ритуала ещё с прошлого года. Шили костюмы. Ковали золотые и серебряные хвостовые кольца. Планировали поездку, которую раз в жизни должен совершить каждый, в том числе и Хирка. Разница заключалась лишь в том, что она была готова отдать всё, что имела, чтобы этого не делать.

Ример протянул руку к её бедру. Она отскочила назад, нащупывая рукой нож, но его не оказалось на месте. Её нож сверкал в руке у Римера. Хирка сглотнула и отпрянула от стали. На какое-то мгновение ей почудилось, что он раскусил её и захотел убить, чтобы облегчить работу Совета, но Ример шёл к корням ели.

– Я провожу Ветле домой, – сказал он, обрубая остатки торчащих из земли корней. Ель с грохотом отправилась в Аллдьюпу. Всё, что от неё осталось, – это яма в земле и облако пыли, сверкавшее в брызгах Стридренны. Теперь расселина казалась намного шире, чем раньше. По обе стороны пропасти возвышались голые стены.

– Пусть твой отец осмотрит тебе руку, – сказал Ример.

Она фыркнула.

– Я зашивала раны взрослых мужчин с тех пор, как мне исполнилось семь!

Он подошёл ближе, и Хирка подавила в себе желание попятиться. Ример был почти на голову выше неё. Его кожаное облачение скрипнуло, когда он наклонился к ней и вставил её нож обратно в ножны.

– Юмар… – услышала она безутешный плач Ветле. Хирка хорошо его понимала. Может быть, ему подарят новую игрушку, но даже если она будет из чистого золота, это ничего не изменит, ведь Юмара больше нет.

Хирка развернулась и ушла. У неё появилось ощущение, что она уходит от чего-то очень важного, но девушка даже не оглянулась.

Хирка пустилась бегом, как только удостоверилась, что Ример её больше не видит. Она выбралась из леса и понеслась по гребню холма в сторону моря. На этой дороге вероятность встретить кого-нибудь была крайне мала. Как только ветер донёс до неё запах водорослей, в поле зрения появилась лачуга. Дом прилепился к скале на большой высоте, как будто был изгнан из деревни и забрался сюда зализывать раны.

Лачугу называли не-домом. Много лет назад стражи Совета забрали жившего в ней преступника и подожгли жилище. Но лачуга не пожелала сгорать и осталась стоять на своём месте, упрямо соседствуя с морем. На восточной стороне постройки от огня образовались чёрные блестящие корки, которые сверкали на солнце. Один крестьянин из Глиммеросена набрался смелости и пробрался сюда, чтобы забрать себе ставни, но так перепугался, что уронил их на ногу и сломал два пальца. На том дело и закончилось. Больше никто не приближался к лачуге, пока не приехали Хирка с отцом и не сделали её своим домом. Отец не слушал бабьи сплетни. И всё же, увидев лачугу сейчас, Хирка испытала беспокойство. Нет, она совсем не боялась, ей нравилось там жить, но её преследовало чувство, что, как только она увидит дом, случится что-то плохое, и надо спешить, чтобы помешать этому плохому произойти.