Леди и рыцарь - Линси Сэндс

– Потому что я должен позаботиться о безопасности Розамунды, если все пойдет не так, как я хотел бы.

– А что ей угрожает? – продолжал упорствовать Эрик. Если ему предстоит заботиться о безопасности Розамунды, то он должен знать, откуда исходит угроза.

Король молчал так долго, что Эрик уже было подумал, что ответа не последует, но тут Генрих внезапно сказал:

– Ходят слухи, что это Элеонора приложила руку к смерти матери Розамунды.

– Но королева Элеонора была в то время за решеткой, – вмешался Роберт, тесня коня Эрика, чтобы ничего не упустить из разговора.

– Да, но у нее есть преданные слуги, готовые выполнить любое ее приказание.

– Неужели она так сильно желала смерти Розамунды? – спросил Эрик, хмуро взглянув на Роберта и туже натягивая поводья, чтобы не задеть лошадь короля, когда они приблизились к воротам,

– Если вы помните, моя жена старше меня на одиннадцать лет. Когда мы обвенчались, мне было девятнадцать лет, а ей – тридцать. Она только развелась с Людовиком Седьмым Младшим, королем Франции, нас обвенчали, и, когда я наследовал титул, она стала королевой Англии. И вы думаете, что после этого она допустит, чтобы ее снова бросили? Рискнет еще одним браком? Потеряет еще одну корону? – Он мрачно покачал головой: – Нет.

Подавшись вперед, Роберт спросил:

– А почему вы не…

– Не наказал ее? Не приказал убить? Я хотел. Но Розамунда заставила меня поклясться, что я никогда не лишу Элеонору трона. Розамунда не хотела быть королевой, она хотела принадлежать мне. Милая, наивная девочка. Она говорила, что это не принесет никакой пользы, только вызовет новые политические бури. Она боялась за нашего ребенка и приходила в ужас при мысли, что Элеонора может приказать убить ребенка.

Наступило молчание, потом Эрик пробормотал:

– Я и не знал, что был ребенок.

– Никто не знал. Так хотела ее мать.

Снова наступило долгое молчание, нарушаемое лишь стуком копыт. Потом король мрачно сказал:

– Ищейки идут по моему следу, мальчики. Мои сыновья жаждут свергнуть меня. Если это случится, я по крайней мере обеспечу будущее моей дочери.

– Значит, мы сейчас заберем вашу дочь, и она станет женой Эрика?

Эрик сердито взглянул на друга. Роберт что-то чересчур радовался этой перспективе. Ведь это не его вынуждали жениться на незаконнорожденной дочери короля Англии! Боже милостивый, от одной мысли об этом все в душе Эрика сжималось. Теперь всю жизнь ему придется провести с испорченной маленькой…

– Да, – прервал король его мысли. – Она воспитывалась в аббатстве Годстоу. Мы отправимся туда и устроим свадьбу. Потом мы со Шрусбери вернемся в Шенон. Ты, Шамбли, можешь помочь Эрику вернуться в твои владения за его людьми. Вдвоем вы сумеете позаботиться о ее безопасности. – Он взглянул на будущего зятя. – Я бы хотел, чтобы твои люди сопровождали нас, Эрик, но это бы нас задержало. А у меня совсем нет времени.

Когда Эрик молча кивнул при этих словах, Генрих явно решил, что дело сделано, и пустил лошадь галопом. Сам же Эрик не мог думать ни о чем. В его голове вертелась одна мысль: «Меня сейчас женят».

Леди Адела, аббатиса Годстоу, обвела взглядом стол, вдоль которого сидели монахини, и нахмурилась. Не хватало сестер Клариссы и Юстасии, а также леди Розамунды. В опоздании сестры Клариссы не было ничего необычного. Скорее всего она забыла ладан для мессы после трапезы и отправилась за ним. Сестра Кларисса постоянно забывала ладан.

Что касается сестры Юстасии и леди Розамунды, то они обычно были аккуратными. Однако сегодня их не было за завтраком, как и во время утрени и обедни. В Годстоу только непредвиденное могло заставить монахиню пропустить службу. Так было и на этот раз. Сестра Юстасия и леди Розамунда провели в конюшне всю ночь и утро у кобылы, которая никак не могла ожеребиться.

«Неужели они все еще там?» – заволновалась леди Адела, потом взглянула на сестру Беатрис, запнувшуюся при чтении. Увидев, что сестра Беатрис и все остальные удивленно смотрят на нее, леди Адела вопросительно подняла бровь. Сестра Маргарет, сидевшая справа от нее, сделала рукой жест, и только сейчас Адела поняла, что, задумавшись, держит на весу кувшин с молоком.

Передав кувшин сестре Маргарет, аббатиса жестом велела всем продолжать трапезу и, поднявшись, направилась к двери. Едва перешагнув через порог, она увидела спешившую по коридору сестру Клариссу. Лицо монахини вспыхнуло виноватым румянцем. Разговаривать во время трапезы запрещалось, и леди Адела снова вопросительно приподняла бровь, требуя объяснений.

Вздохнув, сестра Кларисса с виноватым видом подняла руку, прижав два пальца к ноздрям. Так она объясняла, что забыла ладан, как Адела и предполагала. Покачав головой, аббатиса жестом велела Клариссе отправляться к трапезе, а сама пошла в конюшню.

Здесь было тихо, лишь шелестела солома, когда животные перебирали ногами, с любопытством глядя на Аделу. Приподняв подол платья, чтобы не запачкать, она направилась вдоль конюшни к самому дальнему стойлу, где сестра Юстасия и леди Розамунда склонились над тяжело дышавшей кобылой. Мгновение Адела с любовью смотрела на склоненные спины девушек, пытавшихся помочь обессилевшему животному, но потом ее рот удивленно приоткрылся, когда сестра Юстасия подвинулась и она увидела, что делает леди Розамунда.

– Во имя всего святого, что ты делаешь?

Розамунда застыла, услышав полное ужаса восклицание, на миг обернулась, чтобы взглянуть на растерянно смотревшую на нее аббатису, и стала продолжать свое дело, успокаивая встревоженное животное.

Вскочив, Юстасия отвела в сторону Аделу, торопливо объясняя происходящее:

– У кобылы возникли трудности. Она долго мучилась, пока мы поняли, что жеребенок неправильно лежит. Леди Розамунда пытается помочь.

– Но ее руки внутри кобылы! – с ужасом воскликнула Адела.

– Она пытается повернуть жеребенка, – объяснила Юстасия.

– Но…

– Кажется, уже время полуденной трапезы, – устало прошептала Розамунда, отпустив ноги кобылы и похлопывая ее свободной рукой по крупу, успокаивая животное, разволновавшееся от тревожного голоса аббатисы.

– Это чрезвычайные обстоятельства. Господь простит нас за то, что мы нарушаем молчание, – тут же ответила Адела.

– Да. Будем надеяться, что и наша кобыла простит нас, – пробормотала Розамунда, отодвигаясь в сторону, когда животное забило ногами, пытаясь подняться.

Сестра Юстасия поспешила к испуганной кобыле, удерживая ее за голову и шепча ей успокаивающие слова.

Тревога охватила Аделу, но она сумела сдержать ее, когда Розамунда снова опустилась на колени у лежавшей на соломе кобылы. В отличие от сестры Юстасии, одетой в обычное одеяние монахини, на девушке были мужские штаны и рубашка с закатанными до локтей рукавами. В этой одежде она обычно работала в конюшне. Розамунда считала ее гораздо удобнее, чем платье, и Адела, несмотря на внутренние сомнения, не стала отговаривать ее от такого возмутительного облачения. Аббатиса любила эту девочку, и потом, ведь вокруг не было никого, кто мог бы осудить ее. Правда, Адела уже объяснила девочке, что той придется навсегда расстаться с одеждой грума, да и со многими другими вещами, когда она станет монахиней.