Дефиле с револьвером: Влюбиться по гамбургскому счету - Карин Буха

Как ни парадоксально, версия о промышленном шпионаже мне показалась наиболее достоверной, и я успокоилась.

Обретенное спокойствие меня даже удивило. Правда, в тот момент, когда тень — или привидение — исчезло за углом, я кинулась было к телефону, чтобы позвонить в полицию, но тут мой взгляд упал на часы. Я бросила трубку обратно на рычаг. Не было времени ни для разговора по телефону, ни для сидения в полиции и дачи показаний. Скоро позвонит портье, и нужно будет ехать в аэропорт. А я еще даже не одета! И я бросилась укладывать багаж.

Два дня спустя я летела обратно в Баден-Баден. Мое настроение было поистине солнечным. Я смотрела в иллюминатор на серебряную ленту Рейна, а вдали уже вырастали горы Шварцвальда. Склоны, покрытые лесом, были темными, почти черными. Среди этой черноты выделялись ярко-зеленые кляксы лугов и мирные деревеньки. Было бы преступлением уткнуться в книгу и не видеть этого ярко-синего, без единого облачка, неба и пестрого ландшафта.

Я отложила газету и вытянула ноги. В самолете было так спокойно после безумных дней, проведенных в Париже. Встреча со Стивенсом, переговоры с кутюрье, звонки в Рим, Мадрид, договоры с поставщиками и, наконец, снова Стивенс, — я была выжата как лимон. Но контракт был подписан!

Наша фирма никогда не скупилась на гонорары, но когда я взглянула на чек, выписанный мне за проведенные переговоры, то невольно подумала, что бухгалтер что-то напутала с нулями.

Счастье переполняло меня.

Когда наконец такси остановилось возле моего отеля в Баден-Бадене, я ощутила дополнительный прилив счастья от мысли, что мой отпуск продолжается. Увижу ли я Тилля Клаузена? Все же он произвел на меня большое впечатление. Мысли о нем не оставляли меня и в Париже. Уезжая, я успела черкнуть ему пару строк и попросила портье передать послание.

Я подошла к регистратуре и с замиранием сердца спросила, есть ли что-нибудь для меня? И уже протянула руку, чтобы взять письмо от Тилля.

— Для вас ничего нет, фрау фон Берг.

— Этого не может быть! Я же оставляла вам письмо и должен быть ответ.

Может быть, портье что-то перепутал?

— Мне очень жаль, но, по всей видимости, произошла ошибка. После вашего отъезда к нам подходили два господина. Первый забрал ваше письмо, после того как ответил утвердительно на вопрос, Клаузен ли он.

— Ну и?

Портье нервно сжал руку в кулак:

— Через два часа подошел еще один господин. Он представился господином Клаузеном и спросил, нет ли для него чего-нибудь от вас. К несчастью, меня в этот момент замещал секретарь отеля. Когда я вернулся, стало ясно, что произошла ошибка, но господин, который получил ваше письмо, уже уехал. Мне действительно очень жаль.

— То есть, вы хотите сказать, что мое письмо получил совершенно посторонний человек, а не тот, кому оно предназначалось?

— Приношу свои извинения, фрау!

— А этот, другой, ничего для меня не оставил?

Я никак не могла понять, кем мог быть другой, который знает меня и знает, что я нахожусь в Баден-Бадене.

— Нет, госпожа, взял письмо и сразу же ушел.

— Дикая история.

— Согласен, фрау. Это действительно чрезвычайно неприятное происшествие. Примите еще раз мои извинения.

Тилль Клаузен уехал. Это сказали мне, когда я позвонила в его отель. Таким образом, у меня больше не было никаких оснований задерживаться в Баден-Бадене. Я собрала свои вещи и попросила счет. Было еще достаточно рано, и я вполне могла успеть засветло доехать до своего домика в горах.

Я дала ключ служащему, который относил мой багаж, чтобы он подогнал мою машину к дверям отеля.

По дороге к выходу я остановилась у зеркала. Я посмотрела на себя и подумала, что могла бы выглядеть и посчастливее. Собрала волосы в пучок и заколола их, чтобы они не спутались, — верх машины был откинут. Потом достала солнцезащитные очки.

Когда я спустилась вниз, машина уже стояла у порога.

Вопреки моим обычным привычкам, я собиралась достаточно долго, у меня было время, оно меня не подгоняло, и мне не нужно было, как обычно, нестись стремглав. Я сидела и смотрела в зеркало заднего вида, как какой-то прохожий ходит кругами вокруг моего снежно-белого кабриолета. Возможно, он решил, что это машина какой-то кинозвезды. Уже были случаи, когда у меня начинали выпрашивать автограф. И я очень быстро поняла, что отказываться и что-то объяснять совершенно бесполезно. Я писала свое имя, оставляя охотников за автографами ломать головы, вспоминая, кто такая Мелани фон Берг.

Я подрулила к автобану с твердым намерением двигаться тихо и спокойно. Но когда я выехала на него, от моих благих намерений не осталось и следа, я влилась в поток машин и нажала на газ. Ветер раздувал платок на моей голове, и концы его полоскались.

А потом случилось это. Все произошло так быстро, что я даже не успела ничего понять. Все случилось даже раньше, чем мой мозг постиг, что ситуация может быть опасна.

Позже, во время следствия, меня все время спрашивали, как это я ничего не заметила? Ведь на колесе были ослаблены гайки, и я должна была это почувствовать.

Ничего необычного я не заметила. Машина вела себя на дороге так же, как и всегда. Не было никаких настораживающих звуков, скрежета, подергиваний, а когда я набрала скорость и гул ветра перекрыл все другие звуки, я тем более не смогла бы что-то услышать.

Ничто не предвещало катастрофу. Машина внезапно свернула с прямого пути, как-то странно раскачиваясь. Я резко отпустила педаль газа. Я никак не могла попасть ногой на тормоз и чувствовала, что кровь стынет у меня в жилах. Левое переднее колесо моей машины…

Оно вело себя абсолютно самостоятельно и при этом еще крутилось в разные стороны. Только через долю секунды я осознала это и со всей силы нажала на тормоз. Машина развернулась вокруг своей оси, раздался ужасный скрежещущий звук, и я погрузилась в темноту.

Я проснулась от чьего-то незнакомого взволнованного голоса. И чувствовала себя почему-то уставшей. Слишком уставшей, чтобы открыть глаза. Оставьте меня, я хочу спать дальше. Я не могу слушать эту болтовню. Если бы я еще ее понимала. Но смысл слов ускользал от меня.

Постепенно отдельные слова начали приобретать смысл, но мне все равно приходилось прилагать непривычное усилие, чтобы понять, что говорят.

— Святый Боже! Она мертва? — это был женский голос.

— Нет, сердце еще бьется, — ответил мужчина, кажется, именно тот, от чьего голоса я и очнулась.

— Она выглядит абсолютно невредимой. Как если бы просто уснула.

— Возможно, она ударилась головой. Нужно снять платок.

— Нет, не дотрагивайтесь. Если у нее внутренние повреждения, мы сделаем только хуже.

— Но надо же что-то делать! Мы тут стоим, а она, может быть, умирает.