Ставка на темную лошадку - Мишель Мартин

Он от души рассмеялся, искренне радуясь встрече.

– Я скучал по тебе, Сэм. Правда.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась она в ответ. – Ты думал обо мне каждый день, когда не вспоминал об Уитни. А если считать, что она не выходит у тебя из головы триста шестьдесят пять дней в году, то мне остается…

– Ну хорошо, признаю. Но я научился справляться со своими чувствами.

– Надеюсь. А какие у тебя планы теперь?

– Планы у меня все те же. Я собираюсь ухаживать за Уитни и жениться на ней, о чем всегда мечтал.

– И ты рассчитываешь уложиться в одно лето? И это при том, что здесь Ноэль Бомон? Тогда ты определенно молодец.

– Сэм, можно было бы с большим уважением относиться к моему чувству.

– Ты забываешь, что я – заинтересованное лицо. Кроме того, я страшно любопытна, а здесь у нас так мало событий… Даже и не мечтай, что я откажусь понаблюдать за столь увлекательным зрелищем, как ваш поединок с Ноэлем Бомоном. А еще – мне просто по-человечески жаль тебя. «У кого не заняты сердце и руки и пуст взгляд, тем легче жить и проще умереть», – процитировала Саманта.

– Ты о чем?

– Это Вальтер Скотт, «Невеста Ламмермура». Эх ты, сухарь-бизнесмен! Раньше ты часами мог читать его наизусть. Или ты действительно поставил крест на том, что когда-то любил?

– Мне в последнее время было не до Скотта.

– «Расскажи об этом кому-либо другому, моряки не верят в подобную чушь», – снова цитатой ответила Саманта.

– «Красная перчатка», том второй. Ну как?

– Рада за тебя, еще не все потеряно, – усмехнулась Саманта.

С дороги посигналил таксист.

– Что-то я заболтался с тобой, а мне надо торопиться, – сказал Каллен, бросая на нее сердитый взгляд. – Я в конце концов еду домой.

– Давно пора, – невозмутимо заметила Саманта. – Скажи спасибо, что у Уитни такое ангельское терпение, а то бы она тебя на порог не пустила. – Она оглядела скрытые сеткой дождя окрестности. – «Тебе лучше продолжать путь, Айвенго».

Каллен не знал, показать ей язык или рассмеяться. Он ограничился тем, что помахал Саманте рукой и неторопливо двинулся к машине.

– «Привет вождю, шествующему с победой!» – полетела ему вслед еще одна цитата.

Снова Скотт. На этот раз «Дева озера». Каллен старался сдерживать смех, но это ему не удалось. Сэм всегда умудрялась заставить его посмеяться над собой и над окружающими. Она единственная, кому удавалось вызвать у него улыбку в первые несколько недель после гибели Тига… А уж смеяться над его приездом, успехами и намерениями жениться ей сам бог велел. Это вполне в ее стиле: Саманта Фей Ларк всегда ко всему относилась с иронией.

Когда Каллен вернулся к машине, дождь усилился. Он устроился на заднем сиденье и стал наблюдать, как быстро запотевают стекла, в то время как водитель выруливал на дорогу. Они продолжили путь к ранчо Маккензи. Все ближе дом, семья… И совсем скоро он увидит Уитни!

Каллен не сомневался, что эта златовласая красавица, милая, грациозная, уверенная в себе, – само совершенство. Казалось, он любил ее всю жизнь, хотя она любила его брата Тига. Он продолжал любить Уитни и после смерти брата, когда обрек себя на добровольную ссылку: в Нью-Йорке, Лондоне, Гонконге. Все его свершения на протяжении последних двенадцати лет были не чем иным, как подвигами во славу прекрасной дамы. И теперь он наконец считал себя достойным получить самую чудесную из наград – Уитни. Он не отступит, какие бы планы ни строил на этот счет Ноэль Бомон!

И все же Бомона нельзя было сбрасывать со счетов. Каллен достаточно хорошо его знал. В прошлом их пути пересекались не один раз, и он имел все основания считать, что с французом надо держать ухо востро. Но таким ли уж серьезным конкурентом он является или Сэм, по своему обыкновению, хотела его подразнить? Ему всегда было трудно понять, шутит она или говорит серьезно. Такой уж у нее своеобразный характер. А в способности высмеивать его ей не было равных. И все-таки что за невезение! Он был уверен, что путь к счастью свободен, и вот откуда ни возьмись появляется новое препятствие…

Перед глазами Каллена всплыло лицо Уитни, каким оно запечатлелось в его памяти, когда они расставались девять месяцев назад. Слезы солеными ручейками текли по этому милому нежному личику, на губах своих он ощущал жар поцелуя. Она так тесно прижалась к нему, словно желала слиться с ним воедино…

Каллен прерывисто вздохнул. Уитни была такой дорогой наградой, что ради нее стоило преодолеть любые препятствия.

Машина проехала выкрашенные зеленой краской, кованые ворота, поверху которых вязью шла надпись: «Маккензи». Плавно закругляющаяся аллея вела к внушительных размеров дому из красного кирпича, построенному в стиле восемнадцатого века. Дом стоял как раз на том месте, которое выбрал для своего жилища первый из рода Маккензи – Эйдан. Он прибыл в Виргинию в 1643 году, и с тех пор Маккензи хранили верность этой земле.

Автомобиль остановился у невысокого крыльца, ступени которого вели к широкой белой двери. У Каллена сильно забилось сердце. Он расплатился с водителем и вышел из машины. Необыкновенное волнение теснило грудь, хотя ему казалось, что для этого не должно быть оснований. Много лет назад, с гибелью Тига, часть его души как бы замерла и остыла, а любовь к этим местам в большой степени угасла. Но сейчас сердце его словно освободилось от мрачных воспоминаний.

– Я дома, снова дома! – прошептал Каллен, чувствуя, что радость переполняет его душу.

Однако когда он поднялся по ступеням и остановился у дверей, давнее беспокойство и неуверенность исподволь снова стали подбираться к нему, заставив внутренне напрячься. Он никак не мог решиться прикоснуться к двери. В его сознании она олицетворяла все то, от чего он старался скрыться все эти долгие двенадцать лет.

Усилием воли Каллен отогнал набежавшие тягостные воспоминания и, презирая себя за малодушие, решительно распахнул дверь родительского дома. Он вошел в знакомый с детства холл – огромный, вымощенный розовым итальянским мрамором. Вокруг царила тишина. Перед ним на изящном старинном столике, как всегда, сколько он себя помнил, стояла ваза с любовно выращенными матерью розами. Сегодня это были бледно-оранжевые красавицы. Его взгляд скользнул по величественной мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, к протянувшемуся над холлом легкому балкону.

Каллен знал, что в это время дня отец неизменно находится на конюшне, наблюдая за обучением своих чистокровных лошадей, а мать – в розарии. Этот распорядок сложился давным-давно, и Каллен уже собрался было пройти через западное крыло во двор, но до его слуха внезапно донеслись приглушенные голоса из гостиной.

Каллен пожал плечами, дивясь такому отступлению от традиций, толкнул отделанную дубовыми панелями дверь и провозгласил:

– Встречайте, ваш блудный сын явился.