Ливонский поход Ивана Грозного - Витольд Новодворский

Отправляя в 1571 году для ратификации перемирного договора послов, князей Канбарова и Мещерского, в Польшу, Иоанн не только приказывал им разведать, каково настроение страны по вопросу об избрании преемника Сигизмунду-Августу, но вместе с тем и очистить или оправдать его, Иоанна, в глазах польско-литовского общества, которое могло относиться к нему враждебно за казни, им совершенные[19]. Послы присылали царю «приятные донесения». Между прочим, они писали следующее: «Говоря в Варшаве: нехай не вдолзе Польша и Литва с Москвою посполе будет, король стар и хвор и бездетен, а опричь московского иного государя не искати»[20]. Московское посольство имело тайное поручение устроить брак Иоаннова сына с сестрою короля Софиею[21]. Когда в 1572 году разнеслось известие, что король впал в тяжкую болезнь, Иоанн послал в Польшу гонца Василия Малыгина разузнать, достоверно ли это известие; гонец вскоре донес, что Сигизмунд-Август скончался (7-го июля 1572 года)[22].

Вооружение русской дворянской конницы. Гравюра из книги С. Герберштейна Записки о Московии

Наступившее безкоролевье вызвало большую тревогу в польском и литовском обществе относительно дальнейших судеб Речи Посполитой и безопасности ее от внешних врагов. Положение было действительно критическое. В Литве и Пруссии господствовало столь сильное недовольство условиями люблинской унии, что эти страны, казалось, готовы были расторгнуть узы, соединившие их с Польшею. Внутри происходила ожесточенная социальная и религиозная борьба, борьба между шляхтою и аристократи ею, между католиками и протестантами. К тому же со смертью короля не стало руководителя государственной обороны. Речь Посполитая распадется, казалось, на свои составные части, которые сделаются добычею ее врагов. Но шляхетское общество подумало о средствах спасения той федерации, которую оно само создало, причем проявило замечательную энергию. В различных частях Речи Посполитой были составлены конфедерации с целью самозащиты от внутренних и внешних врагов.

Литве угрожала наибольшая опасность со стороны Иоанна Грозного. Ввиду этого руководители ее поспешили войти в дипломатические сношения с московским царем, чтобы отвратить эту опасность от своей страны. Съезд литовских вельмож, в котором принимал участие и польский подканцлер Франциск Красинский, краковский епископ, как представитель Польши, отправил к Иоанну от имени Речи Посполитой гонца Федора Зенковича Воропая, чтобы известить царя о кончине короля и просить о сохранении существующего перемирия. Чтобы удержать Иоанна от враждебных действий против Литвы, съезд решил прибегнуть к следующей стратегеме. Гонцу было наказано заявить царю, что выбор его на престол Речи Посполитой возможен, и что, если это случится, тогда все спорные вопросы, из-за которых между государствами происходит столь ожесточенная война, сами собою и мирно разрешатся.

Иоанн рассчитывал на такое предложение; тем не менее он счел необходимым подействовать на Речь Посполитую угрозами. Зная по слухам о смерти Сигизмунда-Августа, он притворился, что событие это еще ему неизвестно, и отправил к королю гонца с письмами. Такой образ действий Иоанна встревожил литовских вельмож, ибо возбудил в них подозрение, что царь затевает что-то недоброе[23].

Действительно, письма Иоанна наполнены были угрозами. Он заявлял, что если Речь Посполитая не пришлет к нему в октябре месяце для заключения мира великих послов, на проезд которым в свое государство он присылал с гонцом опасную грамоту, в таком случае он сочтет такое пренебрежительное отношение к себе за обстоятельство, указывающее, что Речь Посполитая не желает соблюдать с ним мир, а потому займет Ливонию. В этих угрозах Иоанна литовские сенаторы увидели еще большую опасность для Речи Посполитой. Им показалось, что находится в опасности не только Ливония, но и Литва, так как царь готов при всяком удобном случае броситься на все, чем только можно легко завладеть.

Надо было предупредить опасность сколь возможно скорее. Гонца выслушали на сеймике в Рудниках и поспешили уверить царя, что великое посольство прибудет к нему согласно его желанию. Гонец тотчас же поехал назад в Москву. Между тем прибыл сюда Федор Зенкович Воропай; он разъехался в дороге с московским гонцом, когда последний направлялся еще в Литву[24]. Иоанн принял Воропая весьма ласково[25]. Стратегема польских и литовских вельмож увенчалась полным успехом. Иоанн поверил искренности заявления, сделанного ему гонцом от имени литовско-польского сената, и счел возможным избрание свое на польский престол. «Скажи польским и литовским панам, – говорил царь гонцу, – чтобы они, переговоривши и посоветовавшись меж собой, присылали ко мне поскорее послов. И если будет то Богу угодно, чтоб я сделался их государем, тогда я обещаюсь перед Богом прежде всего, и им также обещаю сохранить их права и свободы, и если будет нужно, то еще и больше приумножу и от чистого сердца пожалую». Царю нравилась мысль об избрании его в короли главным образом потому, что тогда осуществилось бы его заветное стремление к Балтийскому морю: тогда Ливония, Москва, Новгород и Псков составили бы одно владение. В таком виде представлялось уму Иоанна осуществление делаемого ему предложения. Приобретение Ливонии считал он столь важным для себя, что готов был в том случае, если бы он не был избран королем Речи Посполитой, уступить ей за Ливонию Полоцк с пригородами и далее часть своих собственных московских владений. Перспектива соединить под своею властью столь обширные государства, как московское и литовско-польское, прельщала Иоанна несомненно[26]. Понимая, что слава тирана, которую он приобрел за свои казни всюду, куда доносилось его имя, может повредить успеху дела, он наказывал тем же послам, о которых мы выше говорили, заявлять, что казни – достойное наказание изменников. Точно таким же образом царь оправдывался и перед Воропаем. «Если кто наказан, – говорил он гонцу, – то наказан сообразно своей вине. Скажи, разве у вас измены не наказывают, разве изменникам прощают? Я знаю, что наказывают» – и в доказательство этого привел один случай смертной казни, совершенной в Вильне над неким Викторином, которого обвинили в намерении убить короля по наущению самого Иоанна[27].