Флэш без козырей - Джордж Макдональд Фрейзер

— Время твердо сказать, — булькал Моррисон, вылупившись на меня, — мы должны защитить наши права и нашу собственность!

Я чуть не лопнул от смеха, вспомнив, как в свое время в Пэйсли, когда взбунтовались рабочие с его заводов, будущий тестюшка буквально расстилался передо мной, чтобы я только бросил против смутьянов всех своих солдат.

Но сейчас он был испуган по-настоящему: из его бессвязных воплей я кое-как разобрал, что мятеж вспыхнул в Глазго, недовольные собирались даже на Трафальгарской площади, а на Кеннингтон-Коммон на днях должен был пройти грандиозный марш чартистов, этих «исчадий Вельзевула», как их назвал Моррисон, и опасались, что они двинутся прямо на Лондон.

К моему удивлению, когда на следующий день я вышел сделать собственные наблюдения, то понял, что эти опасения имели под собой некоторую почву. В Конной Гвардии прошел слушок, что полки скрытно стягиваются к городу, резиденции министров взяты под охрану, а запасы холодного и огнестрельного оружия на всякий случай держат под рукой. Для противостояния толпе набирали отряды специальных констеблей,[4]а королевская семья покинула столицу. Все это выглядело дьяв…ски серьезно, но мой дядюшка Биндли, который служил в штабе, сказал мне, что сам герцог Веллингтон уверен, что ничего страшного не случится.

— Так что медалей на этот раз вам заработать не удастся, — хихикнул мой дядюшка. — Я так полагаю, теперь ты вновь окажешь нам честь своим присутствием, поскольку наверняка захочешь, чтобы твоя семейка (он имел в виду Пэджетов, родню моей матери) снова тебя пристроила куда-нибудь.

— Спасибо, но с этим я не тороплюсь, — успокоил я его, — думаю, вы согласитесь, что во времена гражданских распрей настоящий джентльмен должен сидеть у себя дома, чтобы защищать тех, кто ему дорог.

— Если ты имеешь в виду Моррисонов, — уточнил он, то я не могу с тобой согласиться. Их настоящее место — в грязной толпе, из которой они недавно вылезли.

— Осторожнее, дядюшка! — заметил я. — Кто знает, может и вы когда-нибудь будете нуждаться в шотландском пенсионе.

С этими словами я его покинул и неспеша отправился домой.

Там все было в смятении. Старый хрыч Моррисон, ведомый неподдельной тревогой за содержимое своих железных кубышечек, набирался мужества, чтобы двинуться на Мальборо-стрит в качестве специального констебля. Когда я вошел в дом, он как раз стоял в прихожей, взирая на свою дубинку с тихим ужасом, будто это была змея. Миссис Моррисон, моя горгона-теща, валялась на софе, а горничные суетились вокруг с примочками и одеколоном. Две сестренки Элспет тихо всхлипывали в уголке, а сама Элспет — представьте себе! — сидела как ни в чем не бывало: в шали на плечах, как всегда красивая, и поедала шоколадки. Как обычно, она была единственной во всем семействе, кто сохранял полное спокойствие.

Старый Моррисон, увидев меня, издал очередной стон и вновь воззрился на свою палку.

— Это так ужасно — отбирать у человека жизнь, — проблеял он.

— Ну так не отбирайте ее, — предложил я. — Бейте вполсилы, чтобы только ранить. Если что, прижимайтесь спиной к стене и колотите по локтям и коленям.

При этих словах женщины подняли вой, а старый Моррисон чуть не упал в обморок.

— Ты думаешь, дело может… может дойти до кровопролития?

— Меня бы это не удивило, — заявил я очень хладнокровно.

— Пойдем со мной, — взмолился он. — Ты же солдат, а значит, человек действия! Тебя даже королева наградила медалью, а я… Ты понюхал пороху в битвах с этими… как их там — о! — с врагами отечества! Если что, то именно ты сможешь показать где раки зимуют этим… этому отребью. Так что пойдем со мной — или, может быть, ты сходишь вместо меня?

В ответ на это я торжественно провозгласил, что сам Герцог приказал, что военные ни при каких обстоятельствах не должны ввязываться ни в какие беспорядки, которые могли бы иметь место во время сборища чартистов. Тем более, я. Я слишком хорошо известен, так что меня обязательно узнают.

— Боюсь, что сегодня граждане должны будут сами исполнить свой долг — заключил я, — но я останусь здесь, дома, так что вам не о чем беспокоиться. А если все-таки случится худшее, то будьте уверены — я и мои друзья жестоко отомстим за вас.

Я покинул прихожую, обстановка в которой больше напоминала атмосферу у Стены Плача, но все это было еще ничто по сравнению со сценами, которые последовали за большим собранием чартистов на Кеннингтоне. Старый Моррисон, сжимая в руках дубинку и сопровождаемый женскими причитаниями, наконец вышел было на улицу, чтобы присоединиться к другим добровольным помощникам полиции, но уже через десять минут вернулся обратно. По его словам, он вывихнул лодыжку и теперь нуждался в строгом постельном режиме. Я был разочарован, так как надеялся, что на улице он все-таки найдет приключения на свою голову, но, как оказалось, этого бы все равно не случилось. Пока чартисты собирались на свой митинг, «специальные силы» были назначены для охраны мостов. Именно тогда я и увидел среди толпы этих мелких лавочников и самого Гладстона — из носа у него текло, но тем не менее он готовился дорого продать свою жизнь, защищая конституционную свободу и свои капиталы. Но дождь лил как из ведра, все промокли до нитки, агитаторы-иностранцы так ничего и не добились, и все, на что решилась разгоряченная их речами толпа, — послать в Палату Общин грандиозную петицию. Говорят, под ней было пять миллионов подписей — причем четыре из них были сделаны моей рукой: одна от имени Обадии Снукса и еще три — в виде крестиков, напротив которых я приписал: «Джон Моррисон, Артур Уэллсли и Генри Джон Темпл Палмерстон руку приложили».

К тому же похолодало, и народ был рад погреться, так что когда один из агитаторов-лягушатников на Трафальгарской площади обозвал всех чер…вых чартистов английскими трусами, какой-то помощник мясника живо сбросил куртку, сгреб французика в охапку и задал этому пожирателю улиток такую трепку, о которой только можно было мечтать. Затем, конечно же, толпа подхватила этого юного героя на плечи и все закончилось стройным пением «Боже, храни королеву» — во всю мощь диких голосов. Вот вам и вся английская революция! [I*][5]

Вас удивляет, что общего все это имело с моими размышлениями о начале политической карьеры? Ну, как я уже говорил, после этого все эти ослы, вроде Гладстона, еще более упали в моих глазах и меня посетила мысль, что, как член парламента, я просто не могу быть хуже их — но пока это была лишь праздная мысль, не более.

Тем не менее, если основным моим впечатлением от всей этой демонстрации было сожаление, что сие недоразумение было столь кратким, то на моего тестя данное событие произвело куда больший эффект — он дрожал на своей кровати, скорчившись и с головой накрывшись одеялом, в ожидании, что его того и гляди гильотинируют.