Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт

— Где ты работаешь? — спохватываюсь я.

— Папа, — гнет он свое, — ты только успокойся. — Голос у него чересчур тихий, кроткий такой.

— Я спрашиваю, где ты работаешь?

— В брокерской фирме.

В брокерской фирме! Разве я этому его учил?

— Что ты там делаешь?

— Акциями занимаюсь. Слушай, папа, мы должны…

— Акциями! — восклицаю я. — Господи Иисусе! Да твоя мать перевернулась бы в гробу, будь у нее гроб!

— Вот спасибо! — еле слышно бормочет он.

— Что ты сказал?

— Забудь.

В этот момент я замечаю, что вся толпа в фойе ресторана таращится на нас. Вид у них такой, словно двадцать лет назад все они работали на телевидении: мужчины в водолазках а-ля Роберт Вагнер[ Роберт Вагнер (р. 1930) — актер, снимающийся в боевиках и комедиях ] и в блейзерах. Дамочка в обтягивающих лиловых штанишках, через плечо — сумка, за которой ее саму не разглядишь, особенно возмущена и преисполнена чувства собственного достоинства. Меня так и подмывает спросить ее, что она-то сделала для человечества.

— Не пройдет и трех лет, как вы будете разъезжать на моем велосипеде, — предупреждаю я ее. Она шарахается так, словно я бросил к ее ногам крысу.

Нас усадили наконед за столик и только через десять минут принесли хлеб и воду. Почуяв, что надвигается очередной случай плохого обслуживания, я начал отмечать на салфетке время заказа и время исполнения. Попутно и другие соображения:

* Полая хромированная рама с батареей, закрепленной над задним колесом, соединенной проводами с моторчиком на заднем колесе и с кнопкой акселератора на руле. Предупредить велосипедистов: при высвобождении накопленных ресурсов от оборотов увеличивается скорость вращения коленчатого вала. Тормоза?

* Биографу на заметку: Грэйм — моя муза, это таинство; результат — контейнеры для хранения отходов, пресс для блинчиков, мотор для трехколесного велосипеда, летающие плюшевые мишки, ремонт сарая, где он играл, энерговелосипед.

Грэйм воспротивился, когда я потребовал вернуть на кухню вторую бутылку вина. Считает, видите ли, что нужно соглашаться на испорченный товар, только бы никого не обидеть. Это действует мне на нервы, но я не стал спорить, пожалел. Что-то в мальчике сломалось. Закуску принесли — возмутительно! — лишь спустя девятнадцать минут.

— Пора тебе бросать работу, — говорю я. — На этот раз я не намерен отходить в сторону. Энерговел — это бестселлер, на нем можно создать целую компанию. Мы заработаем миллионы, Грэйм, и ты мне в этом поможешь. — Один из «Робертов Вагнеров» вытягивает шею и поглядывает на нас из соседнего кабинета.

— Ага, приятель, тебе бы тоже хотелось урвать кусочек, — говорю я, и он поспешно утыкается в свой салат из эндивия. Грэйм терпеливо выслушивает мой бизнес-план: первоначальное финансирование — мы без труда привлечем инвесторов — выбор места для строительства завода (нужно вникнуть в законодательство штата), нанять служащих, дизайнеров, чтобы мне помогали, отдел продаж, бухгалтеры, премии, столы, телефоны, мастерские, чеки, налоги, компьютеры, ксерокс, интерьер, кондиционеры, коврики, парковка, счета за электричество. Может, понадобится увлажнитель воздуха. Все надо принять во внимание. Я говорю, и все головы в ресторане оборачиваются в нашу сторону, тоже послушать. Обычно я подмечаю такие взгляды краешком глаза, но эти люди хорошо маскируются, умело разыгрывают пантомиму — якобы снова погружаются в свой разговор. Припомнился северный олень из «Вестингауза». Хватило же хитроумия подстерегать меня в той самой столовой, где я завтракаю каждую пятницу (и мою слабость к рождественскому мифу приняли в расчет), чтобы украсть мою интеллектуальную собственность.

* По поводу инцидента в Чеви-Чейз. Мог ли я изобрести также магнитофонные кассеты с автореверсом (принять во внимание вероятное соседство здания «Сони» или «Дж. Э.» с моим домом в Балтиморе — шум, отвлекающие маневры, псевдоремонт дороги и т.д. — а также присутствие «Швинна», «Райли» и проч. во время визита в Лос-Анджелес).

— Можем мы о чем-нибудь другом поговорить? — ноет Грэйм.

— О чем угодно, — великодушно отвечаю я и указываю официанту на тот факт, что нам пришлось дожидаться ровно двадцать шесть минут. Рыба оказалась жесткой, точно дубленая кожа. Едва официант отошел, я защелкал пальцами, чтобы он вернулся.

— Перестань! — одергивает меня Грэйм. Нет, мне решительно надоела пассивность сыночка. Я и головы в его сторону не повернул. Он перегнулся через стол и попытался схватить меня за руку, но тут увалень вернулся.

— В чем дело?

— Палтус пересушен.

Молодой человек с козлиной бородкой подозрительно взирает на мою тарелку, будто я заменил поданное мне блюдо какой-то подделкой, предусмотрительно спрятанной в пакете под столом.

— Перемените!

— Нет! — одновременно со мной восклицает Грэйм.

Официант останавливается, размышляя, чьи приказы следует выполнять.

— Имеете какое-нибудь отношение к велосипедам? — спрашиваю я.

— В каком смысле? — «удивляется» он.

— В профессиональном.

Молодой человек оглядывается на другой конец зала, и метрдотель кивает, подавая ему условный знак.

— Довольно! Мы уходим! — Я прихватываю с собой хлебные шарики.

— Сядь! — шипит Грэйм.

Поздно! Я уж вижу — зал битком набит служащими велосипедных компаний.

— Думаешь, я позволю шайке индустриальных сутенеров украсть идею, которая призвана радикально преобразить представления каждого американца, а со временем — и каждого обитателя земного шара о велосипедах? Ты хоть понимаешь, что такое велосипед? Это как мороженое или детская сказка, первичные объекты, вплетенные в ткань самых ранних наших воспоминаний, не говоря уж об извечной связи человека и колеса, тоже величайшего изобретения, с которого начался неуклонный прогресс человеческого знания, давший нам в итоге печатный станок, религиозные реформы, немыслимые прежде скорости, Луну. Садясь на велосипед, ты продолжаешь непрерывную цепь исторических свершений, начиная с египетских крестьян, толкавших тачки с камнями, и я — во главе великой революции, которая преобразит это древнее изобретение, даст нам возможность накапливать его почти мистическую энергию. Я даю тебе шанс. Ты

…Кортес в тот вечный миг,

Когда, исканьем славы обуян,

С безмолвной свитой он взошел на пик

И вдруг увидел Тихий океан.

[ Хрестоматийно известные строки Джона Китса («Сонет, написанный после прочтения Гомера в переводе Чапмена»). Пер. И. Ивановского].

Декламируя эти строки, я поднялся на ноги, и все собравшиеся в ресторане вообразили, будто я заодно обращаюсь и к ним. Хоть я и проговорился насчет своего изобретения, эти людишки сознают, разумеется, не хуже, чем я сам, что белых ледяных высот подлинного открытия достичь может отнюдь не каждый. Большинству — им всем в том числе — суждено обитать в низине, в густом воздухе компромиссов и не сбывшихся из-за их собственной лености мечтаний. Да! Так оно и есть.