Второй клон - Кэрол Мэтас

Я вздохнула. Что мне с ней делать?

Каждое утро, просыпаясь, я даю себе слово быть терпеливой с Ариэль. Но уже через несколько минут злюсь на нее так, что готова убить. И это продолжается уже три недели, что мы ходим в школу.

Например, сегодня утром я сказала Лорне, что надену в школу новую серую рубашку, серые брюки и черный свитер с капюшоном. Но серой рубашки нигде не было. Наконец ее нашли на дне корзины с грязной одеждой. Почему она там оказалась? Выяснилось, Ариэль надевала ее вчера вечером, когда пошла есть пиццу со своей новой подругой Джен. И пролила на себя томатный соус.

Честно говоря, я надеялась, что мне станет легче с ней в школе, ведь мы не будем постоянно сидеть вместе в четырех стенах.

Эмма меня не понимает. Ей очень хотелось бы иметь младшую сестренку. Это, наверное, потому, что у нее два старших брата, которые пытаются командовать, а ей не нравится. У меня же не получается командовать Ариэль. Мне либо приходится нянчиться с ней, либо она все делает по-своему, игнорируя меня.

Обо всем этом я раздумывала, дожидаясь, пока Ариэль соберется, чтобы идти в школу. Она вбежала в кухню и торопливо запихнула себе в рот целый блин.

— Ты невыносима! Мы опаздываем! Пошли! — прикрикнула на нее я.

— Ну опоздаем на минуту. Ну и что! — ответила она, каким-то образом умудряясь говорить с набитым ртом.

— Ну и что?! — возмутилась я. — Нам нельзя опаздывать!

Она одним глотком выпила большой стакан свежевыжатого лимонного сока — без сахара! — даже не поморщившись, и крикнула:

— Готова!

Меня передернуло. Я не могу смотреть, как она пьет его каждое утро. Однажды Лорна готовила лимонный сок, она его выпила прежде, чем туда добавили сахар. Ариэль заявила, что вкус потрясающий, и теперь это ее любимый напиток.

— Мама, мы готовы! — крикнула я.

— Где твой рюкзак? — спросила она Ариэль, входя в кухню.

— Вот он, — ответила Лорна.

Каждое утро одно и то же. Ариэль забывает про рюкзак, и за него отвечает Лорна.

— Так что произошло с моей серой рубашкой? — многозначительно спросила я, когда мы выходили из дома.

Стоял май. Хотя день еще не наступил, на улице было жарко. На синем небе ни облачка. Цветы, которые мама высадила вокруг дома, подняли головки, наверное, предвкушали предстоящую поливку: в восемь утра должно автоматически включиться поливальное устройство. Ветки лимонных деревьев уже все увешаны плодами. Большим кактусам в середине двора жара явно нипочем. Я им позавидовала. Высокие, сильные, крепкие. Раньше я была такой же. Теперь из-за Ариэль все у меня идет кувырком.

— Так что насчет моей серой рубашки? — вновь напомнила я, когда мы садились в машину.

— Мне ужасно жалко, — затараторила она. — Я впервые пошла с Джен и ее семьей, и мне хотелось произвести хорошее впечатление, а тебя не было дома, и спросить разрешения не у кого, но я уверена, ты не стала бы возражать, ведь рубашка очень подходила к моим фиолетовым брюкам. А если бы я надела свою фиолетовую блузку, то это было бы слишком кричаще, ты не находишь?

Я уже открыла рот, чтобы ответить, но так и не сумела вставить ни слова.

— А потом я пролила на себя соус. Мне было стыдно. Конечно, мне жалко рубашку, но теперь, наверное, они никогда не пригласят меня.

Она, казалось, вот-вот расплачется.

— Не расстраивайся, пригласят, — утешила ее я. — Если Джен настоящая подруга, она не обратит внимания на такую ерунду.

— А это ерунда?

— Конечно!

— Так ты не сердишься на меня?

Видите, как она меня поймала?! Разве я могла ругать ее после того, что произошедшее сама назвала ерундой? К тому же невозможно долго возмущаться такими мелочами. Мне не хотелось этого признавать, хотя я все еще сердилась на нее, но Ариэль восхитительный ребенок. Она действительно любит меня, она такая ласковая и она так всему радуется, что поневоле заражаешься ее оптимизмом. Для меня является обычным: свежий воздух, сладости, новая одежда, а ей все кажется чудом. Тем не менее надо было поставить ее на место, и это был подходящий повод. Мне не нравится, когда она берет мои вещи.

— Видишь ли, это разные случаи, — начала объяснять я. — Для Джен маленькое происшествие с тобой не важно, потому что с каждым может неожиданно произойти неприятность. Но ты взяла без спроса мою одежду — это не случайность. Поэтому я имею основания рассердиться. Понимаешь?

— Да, — ответила она безразличным тоном. — Я поняла.

Я продолжала свою воспитательную речь:

— Ты должна усвоить: я твоя старшая сестра. Ты должна меня слушаться. Ты должна спрашивать у меня разрешение, прежде чем что-то сделать.

— Миранда! — прервала меня мама.

— Мама, ситуация начинает выходить из-под контроля, — рассердилась снова я. — Она должна усвоить — я главная.

— Но ты не главная, дорогая. Ариэль, ты должна слушаться папу и маму.

— А Миранду?

Я взглянула на мать.

— Ну... — заколебалась она. — Миранда — старшая и она, конечно, желает тебе добра, я думаю, в твоих интересах слушаться ее.

— Спасибо, — саркастически заметила я.

— Однако, — продолжала мама, — самые главные в семье — родители.

Я не сомневалась, эти слова предназначались не только Ариэль, но и мне. Видимо, мама решила, что в последнее время я слишком много на себя беру, и сочла — наконец — пришла пора восстановить собственный авторитет в семье.

— Думаю, я поняла, — серьезно сказала Ариэль, и я словно прочла ее мысли: «А меня-то кто-нибудь должен слушаться?»

— Нет, — рассмеялась я, — потому что ты самая младшая.

— Она дразнит тебя, Ариэль, — вмешалась мама. — Конечно, мы всегда готовы тебя выслушать. Все хорошие родители так поступают. Мы должны уважать друг друга.

Я решила стерпеть. «По маминому мнению, слово «уважение» означает, что от детей можно скрывать правду, если эта правда представляет родителей в скверном свете», — с горечью подумала я, но прикусила язык и промолчала.

— Я постараюсь быть хорошей сестрой, — сказала Ариэль самым искренним тоном.

— Благодарю, — ответила я.

Видимо, это прозвучало слишком высокомерно, потому что мама строго взглянула на меня.

— Что? — спросила я невинным тоном. Она лишь покачала головой.

— Поразительно, — сказала я Эмме на перемене. — Мы с Ариэль созданы из одной ДНК. Но как она отличается от меня!

— Она ведь воспитывалась совершенно по-другому, — возразила Эмма. — А теперь, когда она не в лаборатории, когда она впервые в жизни обрела свободу, естественно, она ценит ее больше всего.