Долина юности - Эжен Мельц

Я пытаюсь представить себе жизнь моего маленького гномика. Он гуляет по мне. Иногда он спит в животе, иногда посещает голову, смотрит на то же самое, на что гляжу я, а потом скатывается в ногу. Он шатается во мне где хочет и как хочет. Но как только я себя трогаю «там», он сразу же принимается щекотать меня изнутри своим волшебным перышком.

К сожалению, бабушка Кларисса застает нас в самый разгар сеанса щекотки во время тихого часа. Она приподнимает одеяло и обнаруживает меня совсем голого, скорчившегося и обливающегося потом, трущего себя «в этом месте» подушкой, на которой вышиты мои инициалы. Выражение ужаса на ее лице пугает меня. Можно подумать, что она подняла ком земли, под которым шевелится большой червяк. Испугавшийся гномик прячется вглубь меня. Я успеваю произнести: «Моя пижама. Сползла. Ппп… пока я спал». Бедная бабушка пятится к порогу. Она стремительно разворачивается, чтобы скрыться в кухне, покачивая головой.

Проходит несколько дней. Осмелевший, я опять зову своего гномика. Но теперь я понял фишку. Осторожность и стратегия! Я приказываю ему явиться ночью, когда вся квартира спит.

Я испытываю новый способ, без подушки: теперь тру себя пальцами, ладошкой и наконец обеими руками. Мой гномик доволен, что его разбудили, и вылезает из своего тайника. Его перышко взбудоражено до предела. Как здоровско! Как здоровско! Усталый и изможденный, я засыпаю под утро в летней духоте.

Когда просыпаюсь, вижу свою двоюродную сестру Марьяну. Ее ледяной взгляд устремлен на низ моего живота. Какого черта она притащилась сюда?! Она не живет у нас! К тому же она никогда не присутствовала при моем пробуждении. Бабушка Кларисса стоит рядом с ней. Решительным жестом Марьяна сдергивает с меня покрывало и стаскивает мои пижамные штаны. У нее есть на это право, потому что она специально училась для того, чтобы осуществлять подобные действия. Она ходит в Большую школу, где ее учат, какие есть болезни и как работает тело у взрослых и у пятилетних малышей.

Марьяна нагибается, чтобы обследовать меня, словно я — сломавшийся тостер. Эй! Я тебя не приглашал под мою пижаму. Это все — мое. Это тебя не касается! Но чувствую, что не должен делать замечаний. Мои возражения застревают в горле, и я тоже смотрю на себя. Сеансы щекотки оставили следы! Все красное: попа, писька, межножье.

Пурпурное пятно простерлось от пупка до середины бедер. Я смотрю на мою кузину, делая вид, что ничего не понимаю. Она, напротив, все поняла. В первый раз в своей жизни я сознаю, что значит устремленный на тебя суровый взгляд.

Потом все заканчивается. Меня оставляют в покое. Но я чувствую, что нечто замышляется против меня и моего гномика. Я спрашиваю себя, у всех ли мальчиков есть такой гномик, который гуляет по телу. Но не осмеливаюсь говорить об этом ни с братом, ни с приятелями во дворе. Я решаю, что это ТМС (только мой секрет), и никто не имеет право у меня его выведать. Я шепчу ласковые слова моему гномику, спрашиваю, как у него дела, интересуюсь, в каком месте моего тела он сейчас находится. И рассказываю ему истории, чтобы он заснул без кошмаров.

В воскресенье, как обычно, семья собирается вместе. Существует два варианта семейных сборищ. Либо бабушка Кларисса, дядя Проспер, тетя Эжени, Алекс и я пересекаем Бухарест на автобусе, чтобы навестить моих двоюродных сестер Марьяну и Родику, а также их родителей, либо мои двоюродные сестрички в сопровождении своих предков пересекают Бухарест на автобусе, чтобы навестить бабушку Клариссу, дядю Проспера, тетю Эжени, Алекса и меня. В это воскресенье мы осуществляем второй вариант.

Старшие разговаривают о совершенно непонятных вещах. Невероятные слова, из которых складываются ничего не значащие фразы. Тогда я ни во что не врубался. Но поскольку пластинка была, как правило, одинаковая, после многократного прослушивания одних и тех же аргументов, лирических отступлений, расистских рассуждений и человеконенавистнических высказываний сегодня я в состоянии сказать вам, что слышал в пятилетнем возрасте.

— Витализм Бергсона является оригинальным решением загадки жизни.

— Жизнь в любом случае является загадкой.

— Да, но это загадка, которая заставляет появиться на свет великих людей. Наполеона, например…

— Ах, Наполеон…

— Какой великий человечище.

— Он покорил Египет за два дня!

— За два месяца!

— Нет, за два дня: разве эти грязные черномазые могли бы оказать ему хоть малейшее сопротивление?

— Египтяне — не черномазые; они наследники фараонов.

— Оставь меня в покое со своими фараонами. Между Тутанхамоном и Наполеоном Египтом завладели арабы.

— Арабы — это низшая раса. Я вам напоминаю, что арабы справляют нужду, раздвигая полы халатов в уборных.

— Ты настоящий расист! Мне стыдно за тебя.

— Послушай-ка, Эжени, вместо того чтобы спорить со своими братьями, не могла бы ты приготовить нам кофе?

Старшие курят, пьют кофе и ругаются весь вечер. Иногда программа меняется: сначала они поругаются, потом хорошенько покурят и наконец пьют кофе. Мы с братом слушаем и наблюдаем за ними, как за странными животными. Потом карабкаемся на колени одного из семи — того, который выглядит наиболее правым, и больше не двигаемся. Взрослый, у которого мы сидим на коленях, широко машет руками, чтобы клубы табачного дыма не летели нам в лицо. Но нам с братишкой его поведение кажется дурацким, поскольку в гостиной дым стоит — хоть топор вешай. Взрослые похожи на моряков, отчаянно размахивающих руками в тумане. Когда наши глаза начинают слезиться, мы смываемся. Родика, самая юная из наших кузин, обычно уводит нас в другую комнату, чтобы поиграть.

В начале вечера, когда я занят тем, что дергаю за косички Родику, ее отец, дядя Марсель, входит в комнату. Он просит Родику выйти. Она беспрекословно подчиняется. Дядя Марсель — это Сила. Когда он объявляет что-либо, все умолкают и выполняют его требования. Иногда с некоторыми старшими мы решаемся зайти довольно далеко в нашем непослушании, прежде чем получить по попе. Однако с дядей Марселем мы держимся прямо, словно зубочистки, воткнутые в оливки. Даже его братья и сестры (папа, дядя Проспер и тетя Эжени) привыкли его слушаться.

Дядя Марсель несет в руке большую книгу. Он зовет моего брата, играющего на балконе. Когда мы все трое собираемся в комнате, мой дядя закрывает дверь и устраивается поудобнее в кресле, предложив каждому из нас занять место на подлокотниках, — Вы знаете, что это за книга? — спрашивает нас дядя Марсель.

Я отрицательно качаю головой.

— Это книга для того, чтобы видеть, как люди сделаны изнутри, — объясняет мой брат.

Я поражен его познаниями.

— Молодец, — продолжает мой дядя, потрепав белокурую голову Алекса. — Какой же ты умный! Сегодня я даже скажу тебе, как она называется: анатомический атлас.

Дядя Марсель открывает книгу, пролистывает несколько страниц и наконец с удовлетворенным видом останавливается на развороте. Там нарисован большой дядька. Но вместо того, чтобы нарисовать ему настоящее лицо с кожей, иллюстраторы испещрили его странными пятнами, кое-где красными, кое-где коричневыми или темно-синими.