Все хорошо - Мона Авад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где ты? – спрашивает она.
– Тут, – отвечаю я.
Наконец-то заметив меня, она решительно топает к моему столу. На ногах у нее «Тимберлэнды», хотя никаких гор в округе и близко нет. А поверх кофты, разумеется, надет охотничий жилет. Камуфляжный и, скорее всего, непромокаемый. Грейс всегда одета так, будто вот-вот прицелится и со спокойной совестью метко подстрелит добычу. Или же отправится в долгий опасный поход по горам. И каким бы ни был коварным и сложным рельеф, нога ее во время восхождения ни разу не оступится. Она еще и насвистывать станет себе под нос. А своим топотом распугает всех хищников в округе. Однако сейчас он приближается ко мне – этот символ ее несокрушимого здоровья, от звука которого у меня душа уходит в пятки. Глаз я не открываю. И пытаюсь силой мысли заставить ее уйти. Интересно, получится?
Нет.
Ботинок замирает возле моей головы, почти упираясь носком в висок. Сейчас как поднимет ногу да наступит мне на лицо. Может, где-то в глубине души Грейс этого и хочется. Ведь именно так полагается поступать со слабаками. Она у нас из первопоселенцев, из древнего пуританского рода. Это ее прародительницы сжигали на кострах ведьм. Женщины, не знавшие простуд. Крепкие, несгибаемые, крутобедрые. Не дававшие спуску соплячкам, бездельницам и любительницам жечь шалфей[1]. Я представляю их себе – прапрабабушек Грейс в перешитых под платья мешках из-под картошки, украшенных бледными увядшими цветами. Вот они стоят на Плимутском камне или каком-нибудь другом неприветливом берегу. Может быть, даже с вилами в руках. Темные тусклые волосы их скручены в тугие пучки, а выбившиеся пряди развеваются на ветру, предвещающем конец света, пережить который под силу им одним.
Маленькие яркие глазки Грейс скользят по мне, оценивая ситуацию. Взгляд ее я ощущаю на себе так же остро, как и то, что здоровье, которым она пышет, – неподдельное, не является следствием искусно наложенных румян. Грейс не спрашивает, зачем это я с засыпанным снегом лицом лежу перед отрубившимся ноутбуком. Она уже не первый раз застает меня на полу в странной позе. По поводу строжайше запрещенного в здании факультета курения она тоже ничего не говорит.
Просто подходит к окну и берется за створку.
– Или, может, ты хочешь, чтоб я его оставила открытым? – спрашивает она, отлично зная ответ.
– Нет-нет, – отзываюсь я.
Она легко захлопывает окно. А я, лежа на полу и все так же таращась в потолок, ощущаю эту легкость всем телом, и на мгновение меня охватывает ненависть к Грейс. Да, я ненавижу ее. Мне хочется заползти в ее испещренную веснушками кожу, вытеснить из нее саму Грейс и поселиться внутри. Как легка, как счастлива, как безмятежна стала бы тогда моя жизнь.
Грейс вынимает из моих пальцев потухший окурок – с кончика срывается столбик пепла, и меня словно осыпает волшебной пыльцой – и выбрасывает его в мусорное ведро. Потом плюхается за мой стол, вытаскивает из моей пачки сигарету и закуривает. Это наш с ней секрет, крошечный бунт на двоих – незаконное курение в кабинете и театре. Да и вообще везде, где нам это может сойти с рук. Желтый ботинок раскачивается над моим лицом туда-сюда.
– Слушай, Миранда, они тебя ждут.
– Да-да, – отзываюсь я. – Я просто хотела дать спине отдых перед репетицией. Еще пара минут.
Повисает долгая пауза. Спросит она или не спросит? Решится ли открыть ящик Пандоры?
– С тобой все в порядке?
– Все хорошо, – лгу я. – Ну, знаешь, обычные проблемы.
Я пытаюсь улыбнуться, показать голосом, что закатываю глаза, но ничего не выходит. Из моего рта вырывается какой-то жеманный скулеж. Как же я все это ненавижу. На месте Грейс я бы точно раздавила себе лицо.
– Понятно.
Она отпивает воды из бутылки и разглядывает меня, лежащую на полу. Смотрит на закинутые на сиденье кресла ноги в дырявых колготках и выставленные на обозрение пальцы с нестриженными ногтями.
– Что ж, как только будешь готова… – начинает она.
– Я готова, – заверяю я.
И не трогаюсь с места.
– Хорошо. Прекрасно. Тогда не буду мешать.
Она поднимается, чтобы уйти. И меня захлестывает паника.
– Грейс?
– Да?
– Как они сегодня?
– Ты о чем?
– Ну, как… Как у них настроение?
– Как у них настроение? – повторяет она.
– Они… Они не собираются бунтовать?
– Там видно будет, – подумав, отвечает Грейс. – Как бы там ни было, они ждут тебя в зале.
– Миранда, хочешь, сегодня кто-нибудь из нас проведет занятие? Это вполне можно устроить. А ты… передохнешь.
Это предлагает Фов, которая, оказывается, все это время молча стояла в дверях. Я поднимаю глаза на Грейс. «Почему ты не сказала мне, что она там?» Грейс косится на меня. И отчего-то я чувствую себя оленем, которого она только что подстрелила. А теперь окидывает взглядом, проверяя, убила ли добычу наповал или стоит из милосердия загнать в нее еще одну пулю.
– Бедро? – спрашивает она.
– Да.
– Ой, а я думала, что у тебя спина больная, – встревает Фов.
Мне ее не видно, но я чувствую, как она маячит в дверном проеме со всеми этими своими колокольчиками и перьями. Сжимает в руках серебристо-голубой блокнотик, куда наверняка записывает все мои промашки и прегрешения ручкой, которая вместо кулона болтается на цепочке у нее на шее. Аккуратно выведенные мерцающими чернилами строки притворного участия. Ей не терпится поделиться своим открытием с Грейс.
«Мне она говорила, что у нее спина больная».
«А мне, что бедро».
– Спина тоже, – объясняю я. – То и другое.
Молчание.
– Я сейчас спущусь, хорошо? – говорю я.
– Помочь тебе встать? – спрашивает Грейс.
«А сама-то даже о помощи не просит».
«Да она постоянно просит о помощи».
«Но Миранде ничего не помогает».
– Нет. Но спасибо.
– Что ж. – Грейс бросает окурок в мою чашку. – Пойду-ка я вниз.
Фов видела, что Грейс курила, но и словом об этом не обмолвилась. Застань она с сигаретой меня – что уже не раз случалось, – начала бы демонстративно кашлять. И яростно махать рукой в воздухе, словно разгоняя мошкару. А потом настрочила бы что-то в своем блокнотике. Но Грейс она просто улыбается сквозь облачко дыма.
И говорит:
– Я с тобой. Мне нужно снять копии с кое-каких бумаг.
– Отлично.
«Что это за имя такое – Фов? – как-то спросила я у Грейс, когда мы