Так хочет Бог - Андрей Муравьев

Улугбек Карлович с сожалением выключил телевизор и повернулся к товарищу.

– Как продвигаются наши дела? Вы выглядите взволнованным.

Малышев почесал переносицу.

– Я выгляжу взволнованным, потому что я взволнован. Родители на звонки не отвечают – это и беспокоит. Надо бы к ним съездить, разузнать, – он вздохнул, помолчал. – И дела наши не хотят ускоряться. Ружья мне не продают – лицензию пора обновить. На это уйдет несколько недель.

Бывший фотограф подошел к шифоньеру и налил себе сока из пакета. После пустынь и жары тюркских плоскогорий, они всегда старались держать подле себя воду или холодный сок.

Улугбек ждал продолжения.

Малышев шумно, через нос, выпустил воздух и подошел к главной проблеме:

– И еще нужны деньги. Много денег, – он вынул из кармана серебряный кругляш и катнул его по столу. – Я здорово рассчитывал на то, что мы прихватили из прошлого, но в антикварном мне рассмеялись в лицо. Говорят, что искусная подделка.

Улугбек задумался:

– Что будем делать? Пока вас не было, я составил список того, что нам не мешало бы прихватить, – он поднял со стола исписанный листок бумаги. – Это будет стоить немало, даже по меркам 1906 года.

Костя почесал голову:

– Есть у меня одна задумка. Но об этом позже. Сначала, съезжу к родителям и… попробую вас легализовать.

Бывший фотограф отошел к окну. Под письменным столом спрятался блок компьютера. Новомодный плоский монитор призывно чернел.

– Кстати, Улугбек Карлович, вы до Интернета еще не добрались?

Лоб ученого перечеркнула морщина.

– Как вы сказали?

Костя улыбнулся.

– Тогда, я думаю, вам будет чем заняться на время моей отлучки.

Долгий звонок в дверь не помогал. Пришлось стучать. Если бы он сам со двора не видел тень в окне кухни, решил бы, что никого нет. Но тень была.

Минуте на пятой бастион пал.

– Кто-о-о?! – голос был похож на рев.

Костя надавил на звонок и двинул ногой в потертую фанеру.

Дверь распахнулась. На пороге стоял, почесывая волосатую грудь, здоровенный детина. Плечи и руки – в застарелых наколках, короткая стрижка, должная скрыть раннюю лысину, живот, нависающий над резинкой трусов, единственной его одежды, золотая цепь явно турецкого происхождения.

– Какого, бля?!

Костя молча отстранил вопрошавшего и прошел внутрь.

Мамин шифоньер весь усыпан пеплом, на отцовском кресле разводы и след от затушенной сигареты. Везде пыль, в коридоре на кухню бутылки и смятые пивные банки.

В комнате на кровати из кучи смятого белья торчала смутно знакомая женская нога.

– А-а-а… Дядя Костя… – сонное мычание трансформировалось в обрюзгшее лицо.

– Какой, на хер, дядя?! – здоровяк за спиной, пришедший в себя, начал пузом оттирать Малышева от двери. – Откуда ты взялся, родственничек? Набежало, понимаешь…

Костя не обращал внимание.

– Давно?

Дама потянулась, почесало кудлатую голову, зевнула.

– Ты о Павле Демьяновиче? Да, уже года два как… Сердце слабое было, а тут такое горе.

– Горе?

Здоровяк аж поперхнулся от злости:

– Дашка, что этот тип несет?

Двоюродная сестра Малышева цыкнула:

– Тихо, ты! Это сын Павла Демьяновича… Костя.

Бугай опешил:

– Он же помер… Ты ж помер!

Дашка нахмурилась и выразительно посмотрела на своего мужчину. Тот замолк.

– А мама?

Женщина замялась.

Снова вылез здоровяк.

– Ты, родственничек, если уж выискался на нашу голову, то езжай себе… Маму проведай. Привет ей передашь!

Даша нехотя ответила:

– Наталья Алексеевна переехала. В Ярославль… Хороший тихий городок… – голос звучал тихо, будто извиняясь. – Она же всю жизнь дома просидела. Пока отец твой работал, и вопросов никаких не имела. А тут… Пенсия никакая. Тебя нет. Ограду на могилку и ту справить – деньги нужны. Вот и…

– А как же…

Даша уселась, запахнула на мощных телесах потрепанный халатик. Внучка уже покойной маминой старшей сестры, она была почти на пять лет моложе Кости, но выглядела намного древнее своего двоюродного дяди.

– Да так вот. Славик помог. Квартирку ей купил, денег на жизнь дал. Похороны по-людски устроил, чтобы и место на кладбище, и поминки, и все прочее, значит…

Здоровяк, когда речь зашла о нем, будто очнулся. Присутствие постороннего явно раздражало его. Поднявшаяся из недр естества полузабытая совесть, коробя загруженные бытом тонкие струнки, вызвала естественную человеческую реакцию на осознание факта собственного падения – злость на мир.

– Давай, родственник, езжай себе.

Тяжелая лапа легла на плечо, подталкивая к выходу.

Костя тихо прошипел:

– Руку убери.

Бугай толкнул Малышева.

– Иди давай!

Костя рывком развернулся и врезал по оплывшей роже.

Но то, что срабатывало в среде зарвавшихся подростков, не прошло в родительской квартире. Здоровяк принял удар на плечо и ответным прямым послал своего спаринг-партнера в непродолжительный нокдаун.

– Ну чё?

Славик запнулся. Разгоревшийся огонек в его глазах потух при виде блестящего ствола револьвера.

– Вот ты в какой отлучке был?! Зону топтал, небось?

Малышев сел, проверил на месте ли зубы. Мир понемногу прекращал крутиться и становился привычно объемным.

На кровати тихо скулила Дашка. Ее сожитель или муж молчаливой громадой замер в проходе, не решаясь на скоропалительные действия под дулом оружия.

– В командировке я был… В длительной… В Африке.

Даша запричитала:

– Ты не подумай, Костик. Я навещаю ее. Денег подбрасываю, еды привожу. Она работать устроилась, в магазин. Я мы ведь так… Только хорошего хотели.

Она схватила с тумбочки, заваленной газетами и кроссвордами, карандаш и торопливо зачиркала что-то на обрывке газеты. Бугай молчал.

– Вот адрес. Ее и… номер места на кладбище.

Костя медленно встал, схватил бумажку, спрятал револьвер и торопливо вышел. На душе было паскудно.

Вилла "Буна" в предместьях румынского Брашува была для соседей загадкой.

В последние годы в странах развалившегося социалистического блока активно раздавали земли и собственность бывшим владельцам. Окрестности Брашува эта лихорадка не минула. Французские врачи, испанские инженеры, американские дворники один за другим вытаскивали из потертых кейсов и запыленных сундуков пожелтелые акты на владение, и правительства, заложники своей "победы" над павшими режимами, отчуждали в пользу наследников дома и земли. Те, сами не зная, что делать со свалившимся богатством, выставляли новое имущество на продажу, обрушивая рынки недвижимости и провоцируя инфляцию.