Спасти Цоя - Александр Долгов

С тех самых пор писем из будущего больше не приходило, что, конечно, тоже держало в постоянном напряжении, не давая расслабиться, и возникал закономерный вопрос: а каким это образом там стало известно, что послания дошли и прочитаны? Да, ответить на него я, как ни старался, не мог… Поначалу хотел даже сбросить их в «корзину», забыть раз и навсегда о загадочном эпизоде, но так и не решился – а вдруг существует то, что нам пока в диковину? Да и, по совести говоря, не хотелось рвать тонкую ниточку надежды. А вдруг это действительно единственный, невероятный – хоть пока и неясный – шанс спасти родителей? Так и оставил мэйлы нетронутыми – ладно, думаю, что будет, то будет.

Незаметно подкатило время летней сессии, следовало, пока не поздно, хвататься за учебники, дабы не завалить экзамены. Учился я, как уже упоминал, «через пень колоду», тянул себе лямку наук, не надрываясь, но особых опасений о неудах не было. И действительно три экзамена спихнул на «госоценку», то есть трояк, один – на заслуженное «хорошо», а вот последний, пятый – ненавистную латынь – все-таки завалил. И тут дело было даже не в моих способностях, может, у другого преподавателя я вырубил бы даже твердую «четверку», но только не у Обморока – уж больно злопамятным он оказался. (Это я про Валентина Петровича, нашего преподавателя латинского языка, говорю. «Обмороком» студенты прозвали его с незапамятных времен из-за нездоровой худобы и вечных синюшных кругов под глазами – видимо, от чрезмерного курения.) А все потому, что как-то на занятиях по глупости или под дурное настроение назвал латынь мертвым языком: мол, кому он сегодня нужен – разве что фармацевтам да упертым юристам, может быть. «Что, скажете, не мертвый?! Однозначно – мертвый…» Понятное дело, Обморок оскорбился до глубины души и решил поквитаться со мной на экзамене. Я особенно не переживал, надеясь через пару деньков спихнуть мертвый «хвост», но не тут-то было – Валентин Петрович не без удовольствия, издевательски глядя мне в глаза, сообщил, что переэкзаменовка состоится не сейчас, а осенью: «Готовьтесь, молодой человек, – говорит, – времени у вас предостаточно!» – и укатил по-быстрому на курорт в Минеральные Воды, видимо, поправлять не на шутку пошатнувшееся здоровье. У меня же лето оказалось подпорченным перед неминуемым поединком с преподавателем.

Вот тогда-то я и получил заказное письмо из Риги. Я шел за ним на почту, и состояние было сродни тому животному страху, которое я испытал, «распечатывая» футуристические послания от самого себя. К моему изумлению, в конверте оказалось вполне реальное приглашение на мое имя для оформления визы в Еврозону от некоего Шпилькина Ильи Даниловича, проживающего в Риге по адресу улица Элизабетес, дом такой-то, квартира такая-то. Уму непостижимо, кто такой этот Шпилькин, – не было у меня никаких знакомых во всей Латвии. И вообще, судя по найденному в книге полароидному снимку, я побывал в Риге с родителями в младенчестве и, конечно, ничего не мог помнить; никаких ассоциаций не приходило на ум, наверное, еще и потому, что отец с матерью ничего не рассказывали об этой поездке. «Может, это знакомый родителей, кто знает?» – размышлял я.

Не мудрствуя долго, набрал в поисковике нужные данные и, что вы думаете, сразу же получил ссылку на официальную страничку этого перца, если это действительно тот Шпилькин И. Д. Как выяснилось, Илья Данилович – известный рижский профессор истории пятидесяти лет, предлагающий (среди прочих гуманитарных услуг) курс лекций по истории Ливонии и организацию пешеходных экскурсий для туристов. «Прогулки по средневековой Риге» – так называлась одна из них, на которую я отчего-то сразу обратил внимание. Для связи предлагался номер мобильника, но звонить, чтобы узнать, тот этот Шпилькин или не тот, счел преждевременным – я еще ничего не решил для себя, всерьез сомневаясь, справлюсь ли я с поставленной задачкой и каким образом… Ведь мне не предложили никакого определенного плана, полагалось действовать на свой страх и риск по обстоятельствам, никакой конкретики, ничего.

Я снова взялся за инструкции из будущего, полез в злосчастный электронный письмовник, с тщанием пересмотрел все приложения – на поверку, кстати, они оказались не столь обширными и подробными, видимо, составлялись по-быстрому, наспех; инструкций по спасению «иконы русского рока» там не нашлось. Несложный, почти что тривиальный алгоритм перехода во времени был, краткий устав Клуба из пяти коротких пунктов был, немногочисленные советы были – на них я и сосредоточил внимание. Предлагалось взять в поездку из отцовской фонотеки – ни много ни мало – пару кило винила; я пробежался глазами по списку из дюжены наименований, и меня чуть не стошнило от нафталиновых имен – сплошное ископаемое рок-старье, и кому оно нужно?

Но, видимо, в будущем на этот счет было другое мнение. Следуя поставленному условию, я тут же полез на антресоли, куда отец самолично забросил все грампластинки, после того как «кукукнулась» его ископаемая «вертушка» еще советских времен, давно отжившая свой срок. Новой он покупать не стал, поскольку начиналась эра «цифры».

На пыльные виниловые раскопки я угробил целый день – найдя нужные пластинки вынул их из конвертов и стал тщательно изучать в надежде отыскать хоть малейшую зацепку, скрытый знак, ответы на мучившие меня вопросы, но тщетно. Весь винил оказался в идеальном, просто первозданном состоянии, пластинки – не «запиленные»… Но вот альбом Vanilla Fudge… Я не на шутку разволновался: на «яблоке» первой стороны красовалось огромное чернильное пятно, затруднявшее чтение списка песен. Кто поставил кляксу? Какой нерадивый любитель пионеров американского психодела? К тому же внешне невзрачный конверт оказался крайне потрепанным (еще и с оторванным правым верхним уголком), и почему-то спрятан в отдельную картонную коробку Ленинградского завода грампластинок, незаметно примостившуюся возле шершавой бетонной стены…

Не найдя ответов, я решил прибавить к двенадцати фирменным альбомам – пластинку группы «Кино», выпущенную во Франции в 1989 году под названием Le Dernier Des Héros, то есть «Последний герой», дерзко превратив приснопамятную дюжину в чертову. Дай думаю, заодно подпишу альбом у Цоя, раз уж взялся спасать Виктора… Эх, знал бы я тогда, что пластинке с автографом «последнего героя», как и остальным ее «компаньонкам» по отцовской коллекции, не суждено будет вернуться домой, не занимался бы подобной самодеятельностью.

Да, кстати, не удивляйтесь моим меломанским познаниям: в чем-чем, а в рок-музыке я шарю, как подлинный профессионал, подкован стараниями знатока-папашки. Многому успел меня научить, светлая ему память!

Ладно, с виниловым заданием я вроде как разобрался, и с антресолей альбомы прямиком перекочевали в рюкзак и затем в мою комнату.

Вторым пунктом в списке рекомендаций значился Игорь Покровский по прозвищу Пиночет, или просто Пиня для своих, известный как ближайший друг Цоя. О нем я, конечно, слышал и кое-что знал – благодаря прочитанной в свое время культовой книжке «“Кино” с самого начала», приобретенной отцом через год после смерти Цоя, но лично с Пиночетом знаком не был, и мне теперь предстояло с ним встретиться и познакомиться («кровь из носу» – так было сказано в послании). Вопросов по поводу необходимости этой встречи у меня не возникло – и дураку ясно: раз Пиночет – ближайший друг Виктора, то однозначно мог пролить свет на трагедию и, соответственно, помочь мне нащупать пути спасения Цоя. Правда, координат его не указали, что меня особо не волновало. Уж кто-кто, а я его без труда найду. Забыл с вами поделиться: я уже больше года сотрудничал с рок-н-ролльным журналом – строчил для них статьи на правах фрилансера. Таких внештатников в журнале было пруд пруди – в основном, конечно, молодняк типа меня, но попадались и старички с именем. Так что я легко мог обо всем справиться в редакции. Не откладывая, позвонил туда. Трубку взял сам Долгов, их главный редактор. Я озвучил просьбу, и он тут же продиктовал номер телефона, только предупредил: «Как говорится, услуга за услугу: нужно написать репортаж с одного из ближайших мероприятий», имея в виду вояж знаменитого клавишника Кита Эмерсона, афиши сольного проекта которого с эффектно горящим концертным роялем пестрели в Питере на каждом углу, и предложил срочно ознакомиться с творческим наследием британской группы ELP. Что ж, я был не против.