Лучший из миров - Анна Вик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воображение тут же услужливо рисует картину: вот студент залетает в общежитие, где все едва ли не на головах друг у друга сидят. Переодевшись, он тут же кидается поглощать «ненаглядные» странички, одну за другой!..
Вот менеджмент и какие-нибудь безопасности полетов, экологии — интеллектуальный обед начинается с лёгких закусок. Передохнет — и тут его ждет не дождется второе блюдо — порция горяченькой навигации с воздушным правом. Ну а на десерт, конечно же, авиационный английский с метео. Вишенка на торте — задачка по математике, но вкусняшка достается только первокурсникам, у них быстрый обмен веществ.
Я снова отвлекаюсь на игру фантазии, ничего не могу с собой поделать. Слишком уж скучно слушать про все эти механизмы — про схемы уборки шасси, закрылков и проч. у советских самолетов. Большей части из них уже давно нет в живых.
Поэтому ручки мои даже не пытаются противостоять искушению — едва Туренко опускает взгляд в записи и начинает бубнить, я тут же включаю «мир» в наушниках…
«Неужели настал день, когда я все-таки встретил Тебя? Даже не верится в это! Теперь я, и впрямь не сомневаюсь в том, что это Ты. И что образы, посетившие меня во сне, стали лишь предвестниками нашего с Тобой свидания.
Это случалось в аэропорту, представляешь? Никогда бы не поверил, что встречу Тебя в службе… Безопасности. Но я узнал Тебя, моя любовь, по одному жесту тонкой руки в черной перчатке. Ты была одета в светло-синюю строгую рубашку и брюки, которые Тебе очень шли. Вернее, идут, ведь Ты эту форму носишь каждый день.
Ты ласково спросила меня: «Куда летите?», сдвинув прекрасные тонкие брови. А я, расплылся в улыбке и ответил: «В Питер». Ты непонимающе переспросила. Я понял, что сморозил глупость, и поспешил поправиться: «В Москву из Питера».
В столице меня ждали друзья, владельцы небольшой книжной лавки. Позвали к открытию и заодно на автограф-сессию для небольшого пиара. Благо, книга моя пока еще на слуху.
— То, что из Питера, догадаться не сложно, — пробормотала Ты без тени улыбки.
И продолжила передвигать корзинки на ленте. Сколько в тебе серьезности!
— Обувь нужно снять, — бросила Ты, оглядывая меня с ног до головы.
— Но у меня низкий каблук…
Ты присела на табуретку. Я залюбовался очертаниями Твоих стройных ног.
— Мужчина, — Ты приставила линейку к полу. — У вас каблук больше двух с половиной сантиметров. Снимайте обувь.
В ответ я только развел руками. Не объяснять же Тебе, что измерять надо с уровня подошвы.
Я вернулся за рамку и прошел через нее снова. Не мог не залюбоваться твоими движениями — они были сродни прима-балерине. Изящные, легкие — Ты досматривала незнакомцев, словно танцевала партию Одиллии.
Но как я мог подойти к Тебе, Царевне, что испепелила бы взглядом? Я не осмелился. Одно лишь мне посчастливилось узнать: Твое имя. Ирис, так Тебя окликнула начальница.
Ирис, Ирис… Я готов скупить билеты на все рейсы из Пулкова, лишь бы видеть Тебя, исполняющей каждый день свой грозный и величественный танец».
По коже бегут мурашки. И что же теперь, можно ждать долго и счастливо? Наверняка нет. Подобные истории, мне кажется, просто обречены стать пустырем чьих-то надежд на хэппи-энд.
Начинается перерыв. Туренко выходит из аудитории и через минуту возвращается в нее с еще более недовольным, чем прежде, взглядом:
— Меня вызывают на срочное собрание в деканате, — вздыхает он и собирает подагрическими пальцами бумаги с парты. — Придется вас покинуть и отправить на самоподготовку. Справитесь?
— Неужто мои молитвы услышали… — я потираю виски, а затем неожиданно для себя и всех выкрикиваю: — Конечно, справимся!
Он ехидно усмехается.
— Что же, я запомнил ваше заверение, Екатерина. На следующей паре вы мне первая ответите.
— Непременно, — снова понижаю голос и достаю наушники.
Первая выхожу из аудитории и вылетаю вон из здания. Бегу в теплый весенний вечер, в магазин за закусками к вечеринке и в «мир» неразделенной (а она должна быть такой!) любви Писателя и Ирис.
«После нашей с тобой встречи прошла неделя. Я решил купить билет куда угодно, лишь бы увидеться с Тобой. Лететь обороткой полтора часа туда — полтора обратно, погулять по улицам Калининграда или Казани вдруг показалось мне донельзя романтичным.
Пока я гулял там один морозными днями. Но однажды я возьму Тебя с собой. Обещаю.
Я надеялся, что Ты вспомнишь мое лицо, но этого не произошло. Твои глаза бесстрастно смотрели всякий раз сквозь меня. Но я не мог осуждать Тебя за это. В конце концов, Твоей вины не было в том, что я даже не представился.
Во вторую поездку я гулял по Светлогорску (на этот раз я решил снять там номер на сутки). Слушал прибой холодного моря и пил горячий глинтвейн. Пустынный пляж пожирал меня своим безразличием, прямо как Ты.
Кто вообще сказал, что природа бывает живой и неживой? Мне видится, что она вся живая, Ирис. Я хочу называть море живым, потому что оно сродни душевному океану моей тоски.
И все же я решился. Решился во что бы то ни стало узнать Тебя.
В неуютном номере с видом на берег я сидел в одиночестве. Оно так давило! Я открыл бутылку терпкого испанского вина. Пью в одного, зная, что наутро будет болеть голова. Но на кой черт она мне сдалась, если на здоровую я пребываю лишь в кромешной тьме…
Я перешел в настоящее время?
Ты в это веришь, Ирис?..»
— Д-д-девушка, осторожнее же надо!.. — возмущается работяга с одутловатым лицом на входе в местный «Магнит». Он сам едва не сбил меня с ног.
На часах около двенадцати дня, но в этих краях счастливые часов не наблюдают. Счастливые в своем алкогольном забытии.
— Не трожь руками! Тебя за это арестуют! — восклицает малолетняя мамаша у витрины со сладостями.
Он силой отдергивает от витрины своего маленького сына. Тот на свою беду потянулся за каким-то шоколадным яйцом. Мальчик от испуга начинает плакать.
— Вот не пойду больше с тобой никогда в магазин! Ты меня только позоришь. Нет у нас на это денег, неужели не ясно?!
И вдруг вижу эту картину: уже будучи взрослым, он устраивает неприятную сцену в кафе или магазине. Выходит из себя по самой нелепой причине, а тот, кто стоит рядом с ним, краснеет до кончиков ушей.
Парень
