Мадам - Ксавьера Холландер

Он пошел в соседнюю комнату, а я, не теряявремени, схватила мешочек с марихуаной, стоявший в шкафу, и бросила его втуалет.

Никто за туалетом не наблюдал, и я ходила тудакаждые пять минут, как будто у меня был цистит. Это позволило мне избавиться отмногих компрометирующих вещей.

Тут я заметила, что один из полицейских, всемсвоим видом изображавший усердие, с фонарем в руке направился к шкафу впередней. Но ведь там он мог наткнуться на мою книжку со списком клиентов!

– Извините, – деликатно оттолкнула я его. – Вэтом шкафу зеркало, а мне нужно причесаться.

Он вернулся в комнату, где были все егоколлеги, все еще безуспешно искавшие наркотики.

А входная дверь тем временем осталась безприсмотра – и две девушки вместе с моей прислугой быстренько под шумок унеслиноги.

– Вперед! Всех в участок! – объявил толстыйинспектор, выходя из комнаты.

Пересчитав нас, он заметил, что троих нехватает.

– Куда делись эти стервы? – спросил он, грозямне кулаком. – Я им ребра переломаю, когда найду.

– Я не знаю, – равнодушно ответила я.

Девушки просто вышли и сели в лифт, который идоставил их на волю.

Полицейские арестовали всех, включая и бедногоКальвина, и отвели в 17-е отделение полиции. В квартире осталась одна я с темитремя шпионами в штатском. Телефон звонил не переставая, и шпики отвечаликлиентам, интересовавшимся, можно ли им прийти, такими скотскими остротами, чтобыло ясно: никто из старых клиентов уже никогда больше не позвонит.

В квартире был ужасный беспорядок, но они таки не нашли сумку, где были мои «рыцарские доспехи». И это к счастью, ведь мнепришлось бы потом вновь все это восстанавливать. Я очень тщательно подбиралакаждую мелочь: цепи, наручники, плетки-девятихвостки – словом, все то, что таквозбуждает мазохистов. А моим «рабам» это никак не вредило, они всегда былиздоровы и в хорошей форме.

Эти шутники из 17-го комиссариата смеха радиперерезали провода четырех телефонов в моей комнате и еще четырех в салоне и вдовершение всего увели меня в участок. Правда, чуть раньше мне удалось взятьприпрятанные деньги. Было около трех часов утра, когда я увиделась со своими, уних как раз брали отпечатки пальцев, а снаружи уже ждала толпа журналистов. Упрессы, которая так любит сенсации, будет, о чем писать. Задержано шесть девици шесть мужчин – вот ведь удача!

Полицейские напоили нас кофе с рогаликами,разрешили улечься на столы и даже погасили слепящий верхний свет. Кальвинпристроился рядом с Авророй, с которой он провел вечер. Как всегда, он вел себявеликолепно и никого не задевал. Это не помешало скотине-лейтенанту сообщитьего имя журналистам. Кальвин был президентом солидной компании со СреднегоЗапада. Я могла только представить себе, что он мог думать о Нью-Йорке сейчас.Разрушена карьера и семья – и все это из-за получаса удовольствия…

Мы с Такисом лежали рядом на другом столе. Яположила ему голову на плечо и вдруг почувствовала, что возбуждена, какмартовская кошка. Что это со мной?

У Такиса как раз была великолепная эрекция, ия, поняв, что никто на нас не обращает внимания, стала ласкать его. К чему это?Да и что это все могло дать? А впрочем… Не арестуют же нас, уже арестованных,снова!

Через несколько часов мы проснулись совершенноразбитые и усталые. В комиссариате работал телевизор, было как раз времяпервого информационного выпуска. Нам опять принесли кофе с рогаликами, и мыстали смотреть выпуск. На экране показывали девушек, выходящих из моего дома, акомментатор называл все имена до единого.

«Сегодня ночью полиция ворвалась в заведениемадам Ксавьеры. Она считается королевой девиц по вызову, говорят, что онадирижирует девицами и клиентами по всей Европе». Уф! Хотя бы обо мне говорилидовольно благопристойно.

В восемь утра, после информационного выпуска,полицейские объявили, что нас повезут в тюрьму Томбс и что журналисты ждут увыхода из комиссариата. Мы решили загримироваться, как у кого получится. Флавианарисовала себе тушью для ресниц усы, волосы закрепила резинкой и наделамужскую шляпу, которую утащила у одного из полицейских.

Я надела черные очки, подняла волосы испрятала их под мужскую шляпу. Лучше всех переодели Кальвина. Я дала ему легкоеплатье, которое мне удалось впихнуть в свою сумку. Он накрутил его на голову,как тюрбан, и даже сделал себе вуаль, закрывшую его лицо до носа, наподобиеарабской.

Мы вышли из участка, закрывшись газетами, исели в фургон, который должен был доставить нас в тюрьму.

Нас грубо толкали вдоль грязного, узкоготюремного коридора. Мы прошли мимо камеры, где находились травести, которые,чтобы выглядеть мужественнее, уродовали себя безобразными шрамами. Надо,впрочем, заметить, что это получалось довольно сносно. Мир любит обман – так иобманывай его вовсю!..

После «приятного пребывания» в тюрьме Томбс ябыла уже в Рикерс-Айленд. А ведь два года назад о тюрьме у меня было такое жесмутное представление, как об обратной стороне Луны. Ну, а теперь, если я ещераз здесь побываю, то буду наизусть знать все надписи на этих осклизлых стенах.

Два года назад мой дом был пристаньюудовольствий, где каждому было хорошо. Теперь же это тяжкая ноша, которую нужнонести, словно черепахе свой панцирь, от одного налета полиции до другого.Правда, за эти два года, пока я поднималась по ступенькам иерархии нью-йоркскойпроституции и превратилась в самую значительную «даму» города, радостей у менятоже было немало. Так почему же полиция все время преследует меня? Зачем нужныэти огромные залоги, тяжелейшие штрафы, все более значительные гонорарыадвокату, взятки? Кому мы мешаем? Когда я думаю об этом, я говорю себе, чтокакая-нибудь секретарша вполне могла бы заработать столько же, сколько и я запоследний год.

Наконец явился Ларри с деньгами для залога. Япотом узнала, что моему адвокату пришлось разыскивать его три часа. Ну, атеперь у меня денег еще меньше, чем у секретарши. Правда, я снова на свободе иеду в город с Ларри. Мне остается начать все сначала.

Ларри паркует машину у здания, где я живу. Чтож, я сниму другое помещение, я сообщу моим клиентам, где они смогут меня найти,снова соберу своих девушек. Я вновь буду доставлять удовольствие мужчинам иженщинам. Я без этого просто не могу и, если уж сказать вам всю правду, – яочень люблю свою работу.