Злой волк - Неле Нойхаус

– Тебе лучше знать. – Он встал, обошел стол и остановился возле нее. – Ты ведь официальная любимица старика.

– Я не имею понятия, о чем ты говоришь, – ответила Пия ледяным тоном.

– В самом деле? – Бенке подошел к ней так близко, что ей это было неприятно, но она подавила в себе желание сделать шаг назад. – С понедельника я буду проводить здесь у вас внутреннюю проверку, и мне не придется слишком глубоко копать, чтобы вытащить на свет божий пару скелетов.

Пию пробил озноб, несмотря на тропическую жару в офисе, но она справилась со своим состоянием, оставаясь внешне совершенно невозмутимой, хотя внутри у нее все кипело. Ей даже удалось выдавить из себя подобие улыбки. Франк Бенке был злопамятным и мелочным человеком, который ничего не забывал. В нем все еще сидела прежняя озлобленность, которая в последние годы, вероятно, увеличилась раз в десять. Он жаждал мести, как он считал, за ошибочную несправедливость и унижение. Было глупо делать его своим врагом, но досада Пии была сильнее разума.

– Ах, вот оно что! – сказала она язвительно и опять продолжила свои поиски. – Желаю успехов в твоей новой должности в качестве ищейки скелетов.

Бенке повернулся к двери.

– Твоего имени пока нет в моем списке. Но все может быстро измениться. Приятных выходных!

Пия не отреагировала на недвусмысленную угрозу, которая прозвучала в его словах. Она подождала, пока он исчезнет, затем взяла мобильник и набрала номер Боденштайна. Звонок прошел, но никто не отвечал. Проклятье! Наверняка ее шеф не имел ни малейшего понятия, какой злой сюрприз ждет его здесь. Она знала совершенно определенно, на что намекал Бенке. Оливера фон Боденштайна ждали неприятности.

Три сданные бутылки – упаковка макарон. Пять сданных бутылок – овощи к ней. Это была валюта, в которой он производил расчеты.

Раньше, в его прежней жизни, он никогда не занимался сдачей бутылок и каждый раз небрежно выбрасывал пустую тару в мусорный контейнер. Именно такие люди, к числу которых тогда относился и он, сегодня оказывали ему основную помощь. Недавно он получил двенадцать евро пятьдесят центов у торговца напитками за два пакета с пустыми бутылками. Шесть евро в час ему нелегально платил алчный головорез за то, чтобы он одиннадцать часов в день стоял в этой жестяной банке на окраине промышленной зоны в Фехенхайме и жарил колбаски, картофель и гамбургеры. Если вечером касса не сходилась хотя бы на один цент, эти деньги вычитались из его зарплаты. Сегодня все сошлось, и ему не нужно было клянчить заработанное, как обычно. Толстяк был в хорошем настроении и заплатил ему деньги, которые задолжал за пять дней. После визита к Алди у него еще оставалось достаточно средств, чтобы оплатить аренду вагончика за два месяца вперед.

Он поставил дряхлый мотороллер рядом с вагончиком, снял с головы шлем и взял с багажника пакет с покупками.

Жара его доконала. Даже ночью не наступала прохлада. Утром он просыпался, обливаясь потом. В убогой хибаре из тонкой гофрированной стали температура доходила до шестидесяти градусов, неприятный влажный воздух вбивал запах пота и прогорклого масла во все поры и волосы.

Захудалый жилой вагончик на постоянной кемпинговой площадке в Шванхайме был тогда вынужденной мерой. В то время он еще твердо верил в то, что одолеет это и вновь справится со своей финансовой ситуацией. Но ничего в жизни не является более постоянным, чем временное, – он обитал здесь уже седьмой год.

Он открыл молнию палатки перед своим вагончиком. Несколько десятилетий назад, должно быть, она была темно-зеленого цвета, пока погодные условия не выбелили ее до неопределенного светло-серого оттенка. Волна горячего воздуха ударила ему в лицо. Внутри вагончика температура была градуса на два выше, чем на улице. В помещении стоял спертый воздух. Он напрасно все тщательно мыл и проветривал, запахи прочно въелись в обивку мебели, во все пазы и швы. И даже по прошествии семи лет он не мог к этому привыкнуть. Но у него не было выбора.

После его падения в бездну он даже здесь, в трущобах на окраине мегаполиса, где обитают неудачники, как осужденный преступник относился к нижним слоям. Вряд ли найдется кто-то, кто пожелал бы провести в этих местах свой отпуск и восхититься ослепительными сверкающими очертаниями Франкфурта, стеклобетонными символами больших денег на другой стороне реки. Его соседями были по большей части обедневшие пенсионеры или такие же обанкротившиеся личности, как он сам, которые когда-то скатились вниз по жизненной лестнице. Зачастую алкоголь играл главную роль в их биографиях, которые были удивительно схожи своим мрачным сюжетом. Сам он позволял себе максимум одну бутылку пива вечером, не курил, следил за своей фигурой и внешностью. И о «Хартце IV»[1]он не хотел ничего знать: одна лишь мысль о том, чтобы клянчить подаяние, надеясь на милость равнодушных чиновников, была ему невыносима.

Ничтожные остатки самоуважения – это было последнее, что у него осталось. Если он потеряет и это, то может сразу свести счеты с жизнью.

– Здравствуйте!

Голос, раздавшийся вблизи, заставил его обернуться. Позади наполовину высохшего кустарника, который окружал крошечный участок земли, на котором располагался его вагончик, стоял мужчина.

– Что вам угодно?

Мужчина подошел ближе. Он замешкался. Его поросячьи глазки подозрительно бегали из стороны в сторону.

– Мне сказали, что вы можете помочь, если есть неприятности с властями. – Фальцет, которым он говорил, был нелепой противоположностью массивной фигуре мужчины. Капельки пота выступили на его залысинах, навязчивый запах чеснока перекрывал еще более неприятные запахи, исходившие от его тела.

– Да? И кто же это сказал?

– Рози из киоска. Она сказала: «Сходи к доктору. Он тебе поможет». – Вспотевший кусок сала огляделся вокруг, опасаясь быть замеченным, затем достал из кармана брюк свернутые в трубочку денежные купюры. Сотенные, даже пара пятисотенных. – Я хорошо заплачу.

– Входите.

Гость сразу вызвал в нем антипатию, но это не имело значения. Он не мог выбирать себе клиентуру, потому что его адрес не значился ни в одном бизнес-каталоге, веб-сайта у него тоже не было. Правда, вознаграждение, которое он получал за свои услуги, как и прежде, имело границы, и об этом было известно в соответствующих кругах. Со своей судимостью и все еще не истекшим испытательным сроком он опасался вляпаться в какую-нибудь историю, которая опять могла бы привести его за решетку. «Сарафанное радио» обеспечивало ему в качестве клиентов владельцев пивнушек и закусочных, не соблюдавших ведомственных предписаний, отчаявшихся пенсионеров, обманутых в «кофейных поездках»[2]и при сделках «на дому»[3], безработных и мигрантов, которые не понимали сложную систему немецкой бюрократии, и молодых людей, которые, соблазнившись жизнью в кредит, рано попадали в капканы долгов. Тот, кто просил его о помощи, знал, что он работает только за наличные деньги.