Позывной «Крест» - Константин Стогний

— А вы давно служите? — полюбопытствовала девушка.

— Всю жизнь! Ибо жизнь обрел, найдя покой, смирение и благодать Божью.

— Вот как! — улыбнулась Светлана. — И хорошо кормят?

Этот неожиданный вопрос заставил инока обернуться и уставиться на девушку, будто спрашивая: «Откуда ты свалилась на мою голову?»

— Плоть и кровь Господня, святое причастие, пища духовная — разве этого мало?

— Видать, много нагрешил, батюшка? — продолжала провоцировать Ермолая девушка, видимо, мечтая вывести его на чистую воду.

— Сказано: что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? — смиренно отвечал инок.

Странная гостья надулась и уже была готова сказать что-то хлесткое и обидное, как подошел отец Емельян, грузный шестидесятилетний мужчина с глубокими морщинами на красном лбу и бородой, некогда рыжей, а теперь полностью поседевшей.

— Рад вас видеть, — сказал он и по-отечески дважды поцеловал гостью в щеки. — Разрешите вам представить… — Священник оглянулся на Ермолая.

— Спасибо. Мы уже познакомились, — недовольно ответила девушка.

— Что ж, тогда прошу!

Настоятель распахнул дверь своего кабинета, жестом приглашая Светлану войти — вопреки храмовому этикету. За спиной у гостьи отец Емельян взял инока за предплечье и забормотал почти шепотом:

— Брат мой Ермолай! Только прошу тебя — без твоего сарказма. Дело-то предстоит Божье.

— Не тревожься, отче, — с тем же смирением ответил инок, — имеющий уши да услышит.

— Смутьян, — недовольно буркнул вдогонку строптивому подданному настоятель и засеменил в кабинет вслед за ним.

Отец Емельян вошел и посмотрел на стоящий в стороне мягкий контейнер для игрушек, приготовленных для детского дома.

— Вот, пожалуйте. Игрушки для деток собрали, — как бы представил свои деяния настоятель и легонько пнул контейнер ногой. Из его недр донеслось: «Fuck!»[4] Инок и гостья переглянулись. Девушка не сдержалась и прыснула в кулак.

— Случайно попал в игрушку, где на кнопочках нарисованы зверушки, а при нажатии звучит по-английски ее название, — объяснился отец Емельян, смущаясь.

— Но почему-то frog[5] звучит как fuck, — возразила прихожанка, однако это было излишне. На ее циничную для обители фразу никто не обратил внимания.

Ермолай наконец-то распознал ее акцент — балканский. Так говорят сербы и хорваты. Девушка заняла стул напротив стола иерея у окна. Сам инок сел ближе к двери.

— Итак, я весь внимание, сестра Светлана!

Девушка вынула из сумки большой плотный конверт с эмблемой Цетинского монастыря, с вощеным шнурочком на клапане, который был обмотан вокруг медного брадса круглой формы, и протянула священнику.

Настоятель костяным ножом разломал сургучную печать. Девушка без любопытства наблюдала за его манипуляциями. Правда, наметанный глаз засек бы некоторое напряжение. Но наметанных глаз здесь, скорее всего, и не было. Она оглянулась. За спиной на иконе святой Вит с бесстрастным лицом держал в руках пальмовую ветвь и двух собачек на цепочках.

— Существует поверье, по которому можно обрести здоровье, танцуя перед иконой святого Вита в день его именин. Для некоторых прихожан эти танцы стали настоящей манией, поэтому я забрал икону к себе в кабинет, — пояснил Емельян Светлане, давая понять, что отвлекаться не стоит. — Послание настоятеля Цетинского монастыря брата нашего во Христе Луки, — наконец объявил он, глядя на собеседников, — вскрывается в присутствии нарочной Светланы Соломиной, а также инока Ермолая.

Настоятель надел маленькие очки с квадратными линзами без оправы и начал чтение:

— «Согласно договору между Цетинским монастырем и монастырем Святого Иоанна Русского, а также нашей братской любви, в препровождение нашей недавней беседы, я, брат Лука, прошу тебя, брат Емельян, о помощи и присылаю это письмо со своей доверенной нарочной сестрой Светланой Соломиной…» Тут я должен сказать, что просьба эта будет касаться тебя, Ермак. — Отец Емельян прекратил чтение и посмотрел на Ермолая из-под очков. — Лично я возражал по телефону, но брат Лука настоял.

— Угу, — тихо пробубнил Ермолай, — маршал Жуков настаивал на капитуляции. Ох, и крепкая получилась, зараза…

— Что? — переспросил Емельян.

— Нет-нет, ничего, отче. Раз его преподобие Лука настоял, то-о-о… — насмешливо протянул инок.

— Да-да, именно так! — поддержал иерей, сделав вид, что не заметил издевки.

Светлана же обиженно закусила губу:

— А что, есть какие-то сомнения по поводу его преподобия Луки?

— Вы знаете, — с чувством молвил отец Емельян, не обращая внимания на реплику Светланы, — брат Лука мне больше, чем брат во Христе. Мы учились вместе в семинарии. Обитали в одной келье. И я не могу ему отказать…

Девушка же смотрела на инока, который сидел молча, уставившись на свои четки сандалового дерева. Пальцы его быстро перебирали костяшки.

Иерей еще немного помялся, покашлял, не дождавшись ответа от инока Ермолая, и продолжил чтение письма, в котором говорилось, что во время нападения на свадьбу вместе с ранеными и убитыми в монастырь проникли злоумышленники и украли реликвию Мальтийского ордена — десницу Иоанна Крестителя, которую тот возложил на голову Сыну Божьему во время Крещения.

Светлана согласно кивала, то и дело бросая взгляды на Ермолая, которому, казалось, было все равно. Наконец она опять не выдержала:

— Вы считаете, отец Емельян, что ваш инок имеет право…

— Я знаю, отче, что десница успела побывать в Антиохии, Халкидоне, Константинополе, на острове Родос, пока в 1522 году не попала на Мальту, — перебил гостью инок. — В 1799 году глава ордена мальтийских рыцарей подарил святыню российскому императору Павлу I, который незадолго до этого принял титул великого магистра ордена…

— Отче! — перебила Светлана, перекрикивая дерзкого инока, которого, видимо, уже по-настоящему записала если не во враги, то в серьезные противники. — Отец Лука говорил, что у вас есть специалист, за которым я, собственно, и приехала…

— Об этом чуть позже, сестра, — мягко откликнулся иерей. — Продолжай, брат Ермак.

— Десница Иоанна Крестителя хранилась в Зимнем дворце до 1917 года, а незадолго до социалистической революции по просьбе матери Николая Второго Марии Федоровны была вывезена митрополитом Антонием в Копенгаген, — продолжал чеканить инок. — Затем некоторое время святыня хранилась в одной из православных церквей Берлина, а впоследствии попала в Белград.

— Ну, историки трактуют по-разному… — опять вклинилась Светлана, по-детски пытаясь соревноваться с «этим несносным дылдой», как его называла про себя.