Тайная страсть Гойи - Екатерина Лесина

Со Стасиком Марина познакомилась, когда его, начинающего, но весьма и весьма перспективного современного художника, пригласили в дом для написания семейного портрета. Знакомство это, вполне цивильное, сдержанное, даже в присутствии посторонних, весьма скоро переросло в нечто большее. Нет, не было ни обещаний любви до гроба и после оного, ни глупых мыслей о побеге из золотой клетки — собственное положение Марину всецело устраивало, ни даже дорогих подарков молодому и бедному любовнику. Все-таки супруг, пусть и предоставил Мариночке финансовую свободу, умел считать деньги и недостачу заметил бы…

Марина помогала возлюбленному иначе.

Ее имя имело некоторый вес в узком кругу местного бомонда, и Стасик, создавший чудесный портрет хозяйки, вошел в моду. А мода означала гонорары, и славу, и связи с возможностями, которыми Стасик пользовался без стеснения.

Да и о каком стеснении речь может быть, когда в этих возможностях его, Стасика, будущее заключено? Как бы там ни было, но вскоре под патронажем одной из многочисленных Марининых подруг состоялась личная выставка Стасика. И приглашенные на нее нужные люди очень тепло отозвались о представленных работах и о самом Стасике. Его картины попали в галереи, и карьера почти сложилась. А тут еще Мариночкин постылый супруг, который на старости вовсе потерял голову не то от любви, не то от ревности, перешедшей в стадию постоянной паранойи, взял и скончался.

От инфаркта.

Не суть важно, главное, что завещание он оставил. И после похорон выяснилось, что ныне единовластной владелицей всего бизнеса — а бизнес был обширен и доходен — является как раз-то Марина. Кроме нескольких заводов, пары фабрик и сети супермаркетов вдове отошла пара особняков, в том числе и за границей, автопарк раритетных автомобилей и небольшая, но весьма ценная коллекция ювелирных изделий. Естественно, родственников покойного этакая последняя воля старика не обрадовала — начался суд, который тянулся года два, но завершился убедительной победой Марининых адвокатов, примирением и выделением в пользу родни мужа некоей части бизнеса, так сказать, жестом доброй воли…

Эти все проблемы Стасика напрямую не касались. Во всяком случае, он думал, что не касались, тогда как вышло иначе…

— С полгода тому назад я переехал к Мариночке. У нас все было серьезно. — Стасик курил, манерно отставляя руку, и дым выдыхал в сторону Алины, зная прекрасно, как ее это раздражает. — Мы собирались пожениться…

— Поздравляю.

— С этой женщиной я готов был прожить всю жизнь…

«…или хотя бы до того момента, пока состояние ее не иссякло», — добавила про себя Алина.

— Но с месяц тому Марина умерла. — Стасик поморщился, не сдержав раздражение.

— Как умерла?

— Обыкновенно, — огрызнулся он. — Нажралась красок, дура! Нет, что надо иметь в голове, чтобы нажраться красок?!

Он это произнес громко, патетично, и Алине мстительно подумалось, что права она была: не существовало у него никакой большой любви к покойнице… Очередной дурой ее Стасик считает, но в отличие от многих прочих дур — дурой состоятельной.

— Сначала все решили, что это самоубийство… — Сигарета полетела на пол, а Стасиковы пальцы затарабанили по столу. — В конце концов, Маринка к доктору своему постоянно бегала, жаловалась на депрессию, таблетки глотала горстями… И доглоталась — крыша совсем поехала, возомнила себя, что хочет умереть молодой и прекрасной… У нее вообще сдвиг был на красоте… Ну да не важно, главное, что дело прикрыли бы… Если б не Гошка!

— Кто такой Гошка?

— Пасынок ее. Сын покойного Маринкиного мужа, а заодно управляющий. Он начал кричать, что это не самоубийство… В общем, сумел добиться, чтобы дело открыли, записки-то посмертной нет. Идиотка. И сестрички Гошкины вой подхватили… Сообразили, стервы, что я с ними возиться не буду, укажу на дверь — и все. Да они готовы разорвать меня на части! Они сфабрикуют это дело, дадут взятки…

— И ты дай.

— Линка, ты издеваешься?

— Предлагаю разумный выход.

Она научилась огрызаться. Стас же усмехнулся, откинулся на шатком стуле и руки на груди скрестил.

— Им плевать на Марину. Им деньги нужны. Видишь ли, Мариночка очень сильно меня любила, настолько сильно, что имущество свое отписала мне… И вот теперь представь, в какой я оказался ситуации! Да, я всего-навсего скромный художник… И не фыркай. В общем, если по факту, то у них на меня ничего нет. Пусть Маринка не оставила записки… И да, мы поссорились накануне… Но это не преступление, все пары ссорятся. Она, конечно, грозилась завещание изменить, но она постоянно этим грозилась. Вспыльчивой была, но отходчивой, мы бы помирились, все стало бы как раньше… А Гошка уверен, что я ее отравил! Но я же не идиот, Линка…

Ну да, в этом мире только Стасик и способен думать.

— …зачем мне травить ее своими же красками? Я бы придумал что-нибудь менее вызывающее… В общем, скажи этому своему, чтобы разобрался, а уж я в долгу не останусь.

В этом Алина сомневалась, но…

Макс был дома.

Почему-то Алина очень боялась, что не застанет его и придется ехать снова, а может быть, даже ждать на лавочке у подъезда, на виду у всех. И старухи, которые прекрасно знают малейшие подробности ее жизни с рождения и до развода, получат новый повод для сплетен.

— Привет, — сказала Алина, когда дверь открылась. — Я к тебе. Можно?

— Заходи.

Макс посторонился.

Выглядел он… обыкновенно выглядел, как всегда. Крупный. Лохматый. Какой-то неухоженный. Стас вот никогда не позволял себе выглядеть неухоженно, даже когда на этот самый «уход» денег не имел. Все повторял, что внешность — это тоже капитал.

И если так, то у Макса капитал был незавиден.

Нет, Макса нельзя было назвать уродом, но очень уж он был обыкновенен. Круглое лицо. Нос курносый. Белая кожа. Веснушки. И волосы с рыжиной, причем рыжиной неравномерной, будто на эти самые волосы плеснули краски, которую Макс все никак не смоет.

— Что, к тебе пошел? — Макс с трудом подавил зевок. — Падай куда-нибудь и выкладывай.

Алина присела на краешек дивана.

— Извини за бардак. Как-то все руки не доходят.

Комната была не грязной, скорее уж захламленной. Старый ковер. Старый мягкий уголок. Груда вещей на кресле. Книги на полу, диски россыпью. Пустые банки из-под колы. Коробка с остатками пиццы.

— Язву заработаешь, — заметила Алина.

— Уже, — отмахнулся Макс, но коробку убрал. — Да как-то вот непривычный я кухарить, а в нашей столовке жрать — лучше уж сразу отравы, чтоб не мучиться… Так чего он хотел?

— А то ты не знаешь. — Алина отвела взгляд, было стыдно. — Он ведь к тебе приходил?

— Ага. — Макс пинком отправил банку под диван. — Ты не думай, я не свинья… Просто запарка такая, что продыхнуть некогда, первый выходной за месяц. Спал вот…