Манон или Жизнь - Ксения Букша

Три, четыре:

Ты не застегнул ширинку,

не зашнуровал ботинки,

Ты не допил свой кофе, ты не

вышел из пары десятков сделок

ты не проверил почту и аську

там сообщение от твоей герлфройндин

оно мяукает

оно прыгает

оно хохочет и говорит:

«о-оу!»

Ты забыл на столе свою сумку

из нее

сыплется

всякаярунда

Ты вообще

ничего не

выключил

Ты вообще ни

скемнепопро

щался

Ты поехал покупать

шефу трилобитов

Ты поехал покупать

шефу трилобитов

а уехал навсегда

Не дождется шеф трилобитов твоих!

и пусть твоя аська мигает и хохочет,

и почта плывет черно-зеленой лентой,

и кофе остынет, прокиснет, засохнет,

и пусть зарастает все то, что было,

плавленым сырком!

плавленым сырком

пусть заволакивает —

уже никто его

не оплакивает,

а паттамушшта,

а паттамушшта

тебя не будет здесь

больше никогда!

никогда, никогда

никогда

больше!

Никогда, никогда,

никогда

Боль-

ше!

ты поехал покупать

шефу трилобитов,

а уехал навсегда!

а уехал навсегда!

Давид Блумберг, начальник управления по надзору за законностью Европейской финансовой комиссии, сидит в кабинете своего психоаналитика и говорит:

– Я очень устал. Давно не видел мир в ярких красках. Мне цветные сны не снились уже бог весть сколько.

– Правой рукой пробовали?

Дело в том, что Блумберг – левша. Психоаналитик в прошлый раз посоветовал ему иногда применять правую руку, например, когда он чистит зубы, ест и пишет. Это раскрепощает мозг.

– Ай, – машет рукой Блумберг. – Какая правая рука, о чем вы. Мне работать надо.

– Ну, вы же сами понимаете, – говорит психоаналитик. – На что времени не хватает, то вам, значит, и не нужно.

– Это верно, – кивает Блумберг и задумывается. Смотрит за окно. Ему лет сорок пять-сорок шесть; невысокий, жилистый, лицо темное, решительное и злое, вокруг глаз круги. – Понимаете как. Мы четвертый год ходим вокруг да около. Вообще-то, даже шестой. Бумаг уже написали… Как «Замок» Кафки. Очень похоже иногда. Сатанею уже от нашей бюрократии. Такое развели… Главное, что это, похоже, ни к чему не приведет.

– Что вам удалось выяснить?

– Нам удалось выяснить, что имеет место шайка, которая влияет на европейский рынок облигаций. Факты налицо. Он есть, этот сговор. Все происходит у нас на глазах.

– Но вы не можете поймать их за руку?

– Мы не имеем права ловить никого за руку. Нам нужен хоть какой-то повод, чтобы начать следствие. Но мы можем до бесконечности собирать информацию. Меня это ужасно угнетает, – констатирует Блум-берг. – Появляются всякие дурацкие мысли.

– Какие?

– Понимаете, это ведь, возможно, важнейшее дело моей жизни. То есть, я абсолютно уверен, что мы их поймаем, но… вы прочувствуйте: шесть лет напряженной работы без единого намека на результат. Это достаточно тяжело. Психологически, – признается Блумберг и замолкает.

– Так, так, так, – говорит психоаналитик, встает и мимо Блумберга проходит к окну. – А может быть, дело как раз именно в том, что вы слишком концентрируетесь на своем успехе? Успех не любит, когда его так зажимают. Нельзя все время, не сводя глаз, смотреть на конечную цель. Жизнь – намного шире, чем поимка шайки воров.

– Шайки крупных, наглых воров, которые думают, что им все позволено, – уточняет Блумберг.

– Ну да, ну да, – кивает психоаналитик. – И все же. Допустим, вы их не поймали. Допустим, стало ясно, что вы никогда их не поймаете. Что они взяли верх. Что? Жизнь кончена?

– Да, – говорит Блумберг, пожимая плечами.

– Вы – фанатик, – сообщает психоаналитик.

– Это верно, – соглашается Блумберг.

Психоаналитик думает.

– Вы их поймаете, – говорит он наконец. – И очень скоро. Знаете, почему я так решил?

– Почему? – напрягается Блумберг.

– По косвенным признакам. Вы ловите их уже шесть лет, а силы у вас начали кончаться только сейчас. Это значит, что понемногу наступает некий критический период, который требует больше энергии, чем раньше. Я прав?

Блумберг медлит с ответом.

– Ну, можете не отвечать. Я все понимаю, – говорит психоаналитик.

– Спасибо вам, – говорит Блумберг.

* * *

Давид Блумберг выходит из дома. Садится в машину.

Правой рукой поворачивает ключ зажигания и улыбается жене сквозь два стекла – лобовое и оконное. Оба стекла в радугах и каплях: прошла гроза.

Давид Блумберг выезжает слева от клумбы. А на клумбе растут синеглазки – так сын Блумберга, Рафаэль, называет незабудки.

Вороньи черные гнезда на развилке тополя.

Ближе к вершине – голубое небо.

В теплом влажном воздухе пахнет цветами и водой. Дорога, листья, ведерко – все блестит после дождя.

Проезжая по знакомой улице, с одинаковыми кронами тополей по обочинам, Блумберг вдруг чувствует непонятное радостное возбуждение. Через семь-десять секунд мобильник разражается звоном.

– Алло? – говорит Блумберг, поворачивая на другую улицу и тормозя у светофора.

* * *

Все столпились у стола Блумберга и смотрят в распечатку. Лента свисает на пол.

– Вот это, – показывает пальцем один из сотрудников Блумберга, которого зовут Райнер. – Вот, – и подчеркивает оранжевым маркером.

Теперь всем, даже издали, ясно, что он имеет в виду.

– Я у нее спрашиваю: «Скажите, как такое могло случиться?» – продолжает Райнер. – Все сделки фиксирует процессинговый центр. Каждая операция – это две команды: упрощенно говоря, «деньги ушли» и «деньги пришли». Если деньги не пришли, по причине ли сбоя на сервере биржи, или по другой какой-нибудь, – вторая команда не проходит, и сделка даже не открывается.