Книжная лавка - Пенелопа Фицджеральд

После встречи с управляющим банка Флоренс, смирившись с тем фактом, что теперь все в городке знали, что она еще и в банке побывала, решила отправиться на прогулку. Каждый раз, еще не успев толком ступить на дощатые мостки, перекинутые через сточные канавы, она слышала шуршание и всплески – это бросались в воду, спасаясь бегством, маленькие неведомые ей существа. В небе над головой уверенно парили в потоках воздуха грачи и чайки. Ветер переменился и дул теперь с моря в сторону суши.

Над болотами горой вздымалась местная свалка, а за ней тянулись убогие поля, годные только на то, чтобы фермеры использовали их для посадки зеленых изгородей. Флоренс показалось, будто кто-то окликнул ее по имени – точнее, она увидела, что кто-то ее зовет, поскольку все звуки мгновенно уносил прочь ветер. Приглядевшись, она поняла, что это Рэвен, житель болот, призывно машет ей, и крикнула в ответ:

– Доброе утро, мистер Рэвен! – Впрочем, он тоже вряд ли ее услышал.

Рэвен, если под рукой не оказывалось иной помощи, исполнял в Хардборо функции внештатного ветеринара. В данный момент он пас свой скот на муниципальном лугу – там за пять шиллингов в неделю мог это делать любой. На дальнем конце луга виднелся старый гнедой мерин Рэвена, «саффолкский пузан»[2]. Изящно прядая ушами, мерин точно на шарнирах поворачивал их в ту сторону, где чувствовал появление на своей территории человеческих существ, к которым относился с определенной подозрительностью. Он явно стремился во что бы то ни стало удержать свои позиции и, поскольку ноги у него гнулись уже довольно плохо, на всякий случай прислонился к ограде.

Когда Флоренс оказалась метрах в пяти от Рэвена, она поняла, что он просит взаймы ее дождевик. Его собственный плащ настолько задубел, что его не так-то просто было с себя стащить даже при крайней необходимости.

Собственно, без крайней необходимости Рэвен никогда никого ни о чем и не просил. Он с благодарным кивком принял от нее плащ и, пока она, стараясь не замерзнуть, пряталась от ветра под прикрытием зеленой изгороди из терновника, неторопливо пересек луг, направляясь прямиком к напряженно ждавшему его старому мерину. Тот следил за каждым его движением, нервно раздувая ноздри, но был явно доволен уже тем, что уздечки в руках у Рэвена не было, а об остальном ему задумываться вовсе не хотелось. Но задуматься все же пришлось, и когда он понял, что к чему, по всему его телу от носа до хвоста пробежала сильная дрожь, сопровождаемая тяжким вздохом, и голова его безнадежно поникла. Рэвен завязал рукава принесенного дождевика у мерина на шее, но тот с независимым видом отвернулся, воплотив в этом жесте все свое презрение к грядущим страданиям, и притворился, будто высматривает молодую травку, проросшую на влажной земле под самой изгородью. Однако никакой травы там не оказалось, и в итоге мерин был вынужден все же неуклюже повернуться и, удаляясь от стада равнодушно пасшихся коров, последовать за хозяином на тот конец луга, где стояла Флоренс.

– Он что, заболел, мистер Рэвен?

– Да не то чтобы заболел – просто зубы у него стерлись от старости. Ест-ест, а проку никакого. Сорвать-то траву он может, а растереть ее в кашицу не в состоянии.

– И как же ему помочь? – снова спросила Флоренс, охваченная деятельным сочувствием.

– Ну, я могу попытаться подпилить ему зубы и немного их выровнять. – Рэвен подал Флоренс ее плащ и вытащил из кармана уздечку. Она сразу принялась одеваться, отвернувшись от ветра и стараясь застегнуться поплотнее. Рэвен взнуздал коня, провел его немного вперед и попросил Флоренс: – Не могли бы вы, миссис Грин, язык ему немного попридержать? Кого другого я бы, пожалуй, и просить-то не стал, но вы, я знаю, не забоитесь.

– Откуда вы знаете? – лукаво спросила она.

– Говорят, вы книжный магазин открывать собираетесь. Уже одного этого хватит, чтобы понять: вы в своей жизни разные необычные вещи попробовать готовы.

Просунув палец мерину под челюсть, покрытую отвисшей морщинистой кожей, он на что-то нажал, и конь, словно зевнув, медленно разинул рот, показывая здоровенные желтые зубы. Флоренс обеими руками вцепилась в большой и очень скользкий темный лошадиный язык и, подобно китобоям былых времен, буквально повисла на нем, стараясь заставить коня полностью обнажить зубы. Мерин замер от ужаса и стоял, тихо потея и ожидая конца. И все продолжал нервно прядать ушами, словно выражая протест против очередной несправедливости, уготованной ему судьбой. Рэвен между тем начал большим напильником подпиливать ему коронки коренных зубов.

– Держите крепче, миссис Грин. Не отпускайте. Уж я-то знаю, что язык у него скользкий, как грех.

Этот язык и впрямь извивался, словно был самостоятельным живым существом, и Флоренс с трудом его удерживала. Да и сам конь волновался, время от времени переступая ногами и ударяя в землю копытом, как бы проверяя, на этом ли свете он все еще находится.

– Он ведь не умеет… лягаться вперед? Да, мистер Рэвен?

– Умеет. Может и лягнуть, если захочет. – И она вспомнила, что «саффолкский пузан» способен абсолютно на все, кроме галопа.

– А почему вы считаете книжный магазин чем-то необычным? – Ей пришлось кричать, чтобы ее слова не унес ветер. – Разве люди в Хардборо не хотят покупать книги?

– Они перестали хотеть чего-то необычного, – сказал Рэвен, продолжая подпиливать мерину зубы. – Они, например, куда чаще покупают обыкновенную соленую селедку, а не слегка подкопченную, которая обладает более нежным вкусом. Хотя вы, осмелюсь утверждать, наверняка скажете, что книги не следует относить к категории необычных вещей.

Наконец мерина отпустили на свободу, и он, тяжко вздохнув, так уставился на своих мучителей, словно они навсегда лишили его каких бы то ни было иллюзий. Из глубин своего благородного нутра он исторг бесстыдный звук, напоминавший скорее пение трубы, чем горна, и постепенно сменившийся негромким, похожим на короткий смешок ржанием. Затем конь встряхнулся, и над ним, точно над старым матрасом, подвергнутым выбиванию, поднялись клубы пыли. Стряхнув с себя вместе с пылью и все мучившие его проблемы, мерин рысцой отбежал от людей на безопасное расстояние и, опустив голову, принялся щипать траву. Через минуту он заметил невдалеке пучок ярко-зеленого дудника и буквально ринулся к нему, пожирая молодую зелень с жадностью маньяка.

Рэвен успокоил Флоренс, сказав, что старый мерин вскоре совсем об этой «операции» забудет и пойдет на поправку. Сама Флоренс, правда, была отнюдь не уверена, что тоже сумеет так скоро об этом позабыть, но испытывала чувство гордости в связи с оказанным ей доверием – доверие в Хардборо оказывалось далеко не всякому и далеко не каждый день.

Тот дом, который вознамерилась приобрести Флоренс, свое название – Старый Дом – получил не просто так. Впрочем, в Хардборо вряд ли хоть один из домов можно было бы назвать новым – если, конечно, не считать того района на северо-западе, который уже наполовину был застроен муниципальными домами. Многие городские здания были возведены еще в девятнадцатом, а то и в восемнадцатом веке, однако ни одно из них не могло идти ни в какое сравнение со Старым Домом; старше был только Холт-хаус, тот дом, в котором обитал мистер Брандиш. Старый Дом был построен пять веков назад из смеси глины, соломы и веток, но с прочными дубовыми балками; своей способностью пережить любое наводнение он был обязан глубокому, постоянно затопляемому подвалу, куда вела основательная каменная лестница со множеством ступенек. В памятном 1953 году, например, этот подвал оказался на семь футов залит морской водой, и уровень ее стал снижаться лишь после того, как стихла последняя атака наводнения. Впрочем, определенное количество воды так в подвале и осталось.