Простые вещи, или Причинение справедливости - Павел Шмелев

Большевики внесли посильную лепту в изменение топонимического облика губернского центра — их именами назвали сквер, площадь и улицу. Обыватель удивлялся, хотя и осмотрительно молчал. С Чапаевым было понятно — все же это его дивизии выдавили чехов. По сравнению с комдивом Павел Ефимович Дыбенко посещал город чаще. Так, в восемнадцатом он провел в Излучинске несколько дней, скрываясь от ареста ЧК и опасаясь расправы за бездарное командование отрядом красных моряков под Нарвой. В тридцать третьем внезапно вынырнул уже командующим военным округом. С Моисеем же таки Соломоновичем дело обстояло загадочно: он и в городе-то отродясь не появлялся. Единственной причиной местного увековечивания имени председателя столичной ЧК мог быть тот факт, что Урицкий принял самое деятельное участие в появлении арестного ордера на наркома по морским делам Дыбенко.

Мирная жизнь в тридцатых ознаменовалась сносом уникального величественного собора в центре города и возведением на этом месте массивного гранитного здания в стиле неоклассицизма — театра оперы и балета. К приходу сороковых появились и лагеря, не так чтобы много — пять-шесть. Управление особого строительства НКВД СССР, выполняя задание партии, направило труд двадцати тысяч заключенных на строительство гидроузла, аэродрома, двух карьеров, кирпичного и деревообрабатывающего комбинатов, ТЭЦ, механического и авиационного заводов. Держава матерела и готовилась к войне.

Великая Отечественная преобразила Излучинск. Средняя по меркам СССР область внезапно превратилась в крупный индустриальный центр. Десятки оборонных заводов эвакуировались из западных районов СССР, Москвы, Ленинграда, Украины. На окраинах вырастали заводские корпуса и целые улицы дощатых бараков. Компанию заводчанам составили труппы столичных театров, коллективы различных НИИ и высших учебных заведений, писатели, врачи, дипломаты, музыканты — интеллектуальная элита СССР. Жизнь волжского городка круто изменилась. Теперь тут гнездилась и развивалась передовая наука, готовились технические кадры, способные вынашивать идеи космического масштаба, проектировались полигоны и возводились цеха, строились аэродромы и бункеры, прокладывались нефтепроводы и высоковольтные линии. Тут ковался бронированный кулак империи.

Огромный промышленный потенциал региона после войны оказался более чем востребованным. Гидроузел, построенный в сороковых заключенными Безымянлага, стал одной из крупнейших послевоенных ГЭС страны. Развитая же транспортная инфраструктура и налаженные производственные площадки, подкрепленные кадровым ядром ведущих оборонных НИИ, превратили город в космическую столицу России.

Несмотря на исчезновение СССР с политической карты мира, и в двадцать первом веке Излучинск остался одним из немногих промышленных центров, от которых зависела реализация ракетно-космических программ, так необходимых для престижа России. Конечно, область жила не только этим. Инъекция развития, впрыснутая войной, в новом тысячелетии породила промышленно-финансовую агломерацию, компонентами которой были кластеры автомобилестроения, металлургии, строительства, производства удобрений, нефтепереработки, энергетики. В этот круто замешанный бульон добавлялись компании банковского и страхового сектора, коммерческой недвижимости, торговли.

Город пожирал десятки квадратных километров прилегающих территорий, присоединяя к городской черте умирающие деревушки и волшебным образом преображая их в элитные коттеджные поселки. Несколько иначе обстояли дела с образованием, медициной и социальной сферой. Эти отрасли не были важны для быстрого извлечения прибыли и переработки ресурсов. Работяги, учителя, врачи довольствовались малым. «Солью земли» стали ведущие чиновники административных аппаратов и владельцы крупного бизнеса. Личная преданность первых лидерам правящей партии и показательная лояльность вторых к той же партии определяли текущую расстановку участников в очереди у кормовой базы. А кормиться было от чего.

Излучинск — не Москва, но, прямо скажем, и не умирающий Детройт. Полноводная река центрального финансирования не обходила стороной областной бюджет, умеренно дефицитный лишь вследствие неразумной налоговой политики. Верноподданническая активность губернаторской команды и сработавшихся с губернским истеблишментом федеральных чиновников, посаженных Москвой в этот сытный регион, позволяла отщипывать сверхнормативные жирные ломти целевых программ.

Внутривидовая борьба губернских элит и их лидеров в Излучинске, как и повсюду в стране, миновав стадии отстрела, грубого рейдерства и чемоданов компромата, закономерно перешла к мягкой, но от этого не менее смертельной (в деловом и политическом, конечно же, смысле, хотя и по сию пору случалось всякое) тактике партийного, административного и экономического поглощения неугодных методами, далекими как от морали, так и от закона. Это, впрочем, не вызывало возмущения: правила игры понимали и принимали все. Деньги любят тишину — и в регионе было тихо.

Являясь, по утверждению некоторых областных СМИ, успешным кризисным менеджером, «вытягивающим» из стагнации уже не первый ресурсоемкий проект регионального масштаба, министр Нестерюк с искренним уважением относился к мнению региональной прессы и уж тем более сотрудников министерства о своих деловых качествах. Надо сказать, что со временем любой начальник начинает верить тому, что о нем говорят окружающие, особенно подчиненные, ибо это говорится в глаза, открыто, честно, непредвзято. А в газетах же писали: молодой, талантливый, за государственную копейку горой стоит. Будучи откровенным карьеристом, клиническим взяточником и сознательным подонком, министр постоянно и с удовлетворением отмечал эволюцию таких своих личностных и деловых качеств, как принципиальность, вдумчивость, управленческая дальновидность и скромность.

— Что-то еще, Константин Викторович? — Леночка стояла сбоку от массивного письменного стола карельской березы.

— Да. Пожалуй, кофейку можно. Сделай не очень крепкий.

Поправив галстук и расстегнув пуговицы пиджака от Brioni, Константин Викторович углубился в рассмотрение поступившей почты. В свои пятьдесят три он мог бы являться кем-то повыше министра в зачуханной области. Как человек масштабный, государственный, он уже перерос тесные рамки этого кабинета. Планы есть, но их время настанет позже, в следующем году, а пока еще и здесь не все поляны окучены.

Вот, взять хотя бы этот мегапроект по строительству моста, соединяющего историческую и промышленную часть города в районе поймы реки Сухая. За пять лет сменилось уже три проектных и четыре генподрядных организации, сметная стоимость сооружения возросла на двести сорок процентов, но областные власти и надзорные организации не выказывают заметного раздражения по этому поводу. Как известно со времен Хеопса, любое строительство превышает смету, и эта аксиома как нельзя лучше соответствовала устремлениям всех причастных к строительству чиновников. Нестерюк, хотя и являлся ключевой фигурой в этом проекте (вторую скрипку там играл его заклятый враг министр строительства Рихтер), небезосновательно опасался за целостность своей доли пирога.

Тех пирогов, беляшей и чебуреков случалось в карьере немало, грех жаловаться. Еще пятнадцать лет назад, выбившись не без помощи папы из рядовой должности главного специалиста областного Минсельхоза на новый управленческий уровень Нестерюк последовательно возглавлял разнообразные отделы, управления и департаменты в городской мэрии и областном правительстве, успел порулить двумя МУПами и одним казенным учреждением. Так получалось, что все должности у него были «ресурсоемкие» — хотя и хлопотные, но обязательно связанные с немаленькими бюджетными средствами. Контроль расходования государственного рубля был очень суровым и жестоким. Нет, скорее — «как бы суровым и жестоким» (Константину Викторовичу нравилось это неопределенное паразитическое выражение «как бы»). Жирной, будто в копченой грудинке прослойка, запомнилась двухлетняя работа в департаменте благоустройства мэрии. Жаль, что мэр сковырнулся, не сумев правильно сориентироваться в быстро меняющейся предвыборной обстановке.