Семечки - Анатолий Субботин

рассеян: галстук свалился на бок, сорочка дисгармонировала с остальным. Вдобавок закрадывался вопрос: а причесывался ли сегодня академик?

– Господа, – начал он, – мы живем в знаменательную эпоху. Кончается время многоязычия. И как когда-то из одного пра-пра-праязыка вышли, ответвились все э-э-э языки, так теперь мы наблюдаем обратный процесс э-э-э процесс э-э-э…

Тут совершенно неожиданно ученый муж присел за кафедрой. А когда вынырнул, то было заметно, что к его седой эспаньолке прилипла черная шелуха.

– Так вот, – как ни в бороде не бывало продолжал академик, – уже ближайшие поколения землян будут говорить на одном общем наречии. Конечно, новый э-э-э синтезированный язык будет мало э-э-э иметь общего с тем э-э-э изначальным…

Чувствовалось, что Шебалин вот-вот снова сыграет со слушателями в прятки. Недоумение аудитории переросло в шепот: что случилось? профессор болен? А один из учеников Шебалина осмелился заметить: – Простите, Петр Михайлович… у вас на бороде мусоринка.

– Что? Где? – встрепенулся тот и полез было привычным жестом за носовым платком. Но платка не оказалось. – Вот стерва! Не положила.

Зал так и ахнул. Никто прежде не слыхивал от Петра Михайловича выражений. А профессор смахнул шелуху рукой и почесал в затылке:

– Так на чем я остановился?.. Вот, блин, забыл… Ну да ладно, все это фигня!.. Теперь главное – семечки! – и он достал из кармана горсть чего-то, теперь мы знаем – чего, и принялся класть это в рот, щелкая и плюя на пол. – Понимаете, – сказал он, – я сделал великое открытие. Человечество, грызущее вот это, будет способно на все. Оно сравняется с богами. И следующую мою лекцию я посвящу семечкам. Это классная вещь, господа! Очень рекомендую.

И Шебалин в глубокой задумчивости, поплевывая, покинул аудиторию.

– Да, действительно, странный случай! – произнес комиссар милиции.

– Будто подменили человека! – сказал Филипп Лоренцо. – Естественно, я заинтересовался этими семечками… А тут еще в клиники стали обращаться люди с просьбой помочь их родственникам. Их мужья, дети, либо кто-то еще до неузнаваемости переменились в своем характере и поведении. Как, спрашиваем, они себя чувствуют? Отвечают: чувствуют себя хорошо. Так с чего вы взяли, что они больны? Да как же не больны, доктор! Человек целый день грызет и плюет какую-то гадость. Бросил ходить на работу. На замечания огрызается. А если спрячешь от него эту гадость, так он готов тебя убить. Что же это, если не болезнь?

– Действительно, что же это, доктор? – волнуясь, вставил Джон Сидоров.

– Убежден, – сказал Филипп Лоренцо, – семечки – своеобразный наркотик. Правда, нам не ясен пока весь механизм воздействия… Над этим мы работаем… Но бесспорно одно: люди, употребившие этот наркотик, начинают зависеть от него. Причем, сразу и сильно. Вся беда в том, что они не видят в этой зависимости ничего плохого. Ведь "невинная привычка" никак, казалось бы, не отражается на здоровье. Не болит голова, не трясутся руки. Да и дурмана семечки не вызывают. Однако происходят коренные изменения в психике людей… Ей богу, я предпочел бы периодический дурман в голове, чем постоянно ясный ум, зацикленный на одном – на семечках и всем, что с ними связано.

– Довольно, доктор, – сказал комиссар. – Вы меня вполне убедили. Я сейчас же связываюсь с мэром и с вашей помощью прошу его немедленно издать указ, запрещающий употребление семечек.

– Этого мало, – заметил Лоренцо. – Надо по всем каналам информации начать ежедневную разъяснительную работу. В качестве почина завтра "Александровские новости" опубликуют мою заметку. Впрочем, все это может повлиять лишь на тех, кто еще не подхватил заразу. К тем же, кто уже закусил удила, точнее наркотик, боюсь, придется применить силу. Боюсь, мы спохватились слишком поздно, и эпидемия приняла широкий размах. Во всяком случае, чем быстрее мы примем меры, тем больше у нас шансов на успех… Ну а теперь мне пора. – Лоренцо поднялся с кресла. – И как лишний аргумент в пользу моих доводов оставляю вам следующий за вашим номер все тех же "Жареных фактов".

Развернул комиссар газету, оставленную доктором. Заголовок там кричал:

ЖАРЬТЕ СЕМЕЧКИ!

Ну вот мы сдержали слово и попробовали семечек. Да что там "попробовали"! Как начали вчера метать, так до сих пор не остановимся! Ваш покорный слуга правой рукой пишет, а левая его рука – туда-сюда, туда-сюда. Всей редакцией всю ночь просидели. А кто уснул, тот даже во сне сжимал кулак с божественными зернами.

Ап, щелк, тьфу, ням-ням! Что говорю, то и думаю. Тьфу на того, кто после всего сказанного здесь еще будет сомневаться в семечках. Не человек ты, если не полюбишь их! И неча с такими разговаривать! Щелкнуть их – и все дела. Тьфу. Тьфу.

Однако мешок кончается, и надо ехать за другим. Не отставайте и вы от нас. Жарьте семечки!

В ужасе от прочитанного схватился волосатой рукой за совершенно не волосатую голову Джон Сидоров. И стал он похож на панка.

5

Эксплотник Саша Краузе проснулся далеко засветло. На полу шевелилась и нежилась в лучах солнца раскидистая тень от кроны растущего за окном вяза. Там, в кроне, пичужка щелкала. Саша свесил с кровати ноги, взял со стола горсть семечек и защелкал, защелкал. У него был вид хорошо отдохнувшего человека.

Вот птичья жизнь пошла! – думал он. На работу не надо!.. Он уже неделю как забивал не гвозди, а "козла" на дворе. Жена поначалу бранилась, но прищелкавшись, и сама плюнула на свой детский сад. Теперь она еще нежилась у стенки. Саша, подкрепившись и почувствовав прилив сил, взгромоздился на нее и кое-что проделал. Она проснулась окончательно.

– Скорее буди Гаврика! Он опять в школу опоздал, – сказала она.

– Послушай, Газя, – сказал Саша, – чем малец хуже нас?! Бог с ней, со школой! В эпоху подсолнуха отменяется и работа и учеба. Живи себе в удовольствие. Разве не хорошо?

– Хорошо-то хорошо, да только боязно. Ведь указ, что нельзя, что семечки вредны. И могут привлечь!

– Дурашка! – привлекая к себе жену, усмехнулся Саша. – С твоим восточным именем Газела стыдно тебе не знать знаменитую мусульманскую поговорку: "Выслушай власть и сделай наоборот!" То, что для властей вредно, для народа полезно. Конечно, им будет вредно, когда на них перестанут ишачить!.. Да ты осмотрись! Разве мы одни, чтобы бояться? Не скажу за весь Александровск, но полгорода точно перешло на семечки. Взять хотя бы наш дом. Кто здесь еще не лузгает? А в тресте, где я работал, почти все работяги разбежались. Остались одни прорабы. Вот так-то! Рабы не мы!

Действительно, болезнь прежде всего ударила по рабочим рукам. Как трудиться, если руки заняты семечками? Затем