Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я - Андрей Валентинов

Теперь – понял. К сожалению. А ведь мы дружили, Одиссей, сын Лаэрта!

– Ванакт!

Очнулся, помотал головой. Потом, все потом...

– Слева, ванакт! От Сфенела-басилея.

Повернулся.

Сквозь черно-серую мглу, между белых молний – желтый огонек. Неяркий, неровный. Мигнул, мигнул...

– Сфенел-басилей сигнал шлет, ванакт. Все в порядке у него, ванакт.

Мог бы и не пояснять, Мантос-курет, мой чернобородый родич. И так ясно. Все в порядке у богоравного Капанида. Да только знает мой друг, как страшно Диомеду Дурной Собаке в море. Вот и сигналит – подбадривает.

– Смотри, ванакт! Справа, ванакт! Амфилох Амфиараид сигнал подает...

Спасибо, ребята!

Эпигоны, сыновья Семерых, снова в походе. Мы вместе, и это единственное, что еще заставляет верить в удачу. Верить, забывая о хеттийских кинжалах, нацеленных в мою печень, о давней измене, червем гложущей душу. Не хочу думать! Не хочу!..

– Э-э-э, ванакт! Да ты светишься, ванакт! И я свечусь, ванакт! Красиво, да?

Тебя ничем не напугаешь, курет!

...На кончиках пальцев – холодный зеленоватый огонь. И на сандалиях. И на верхушке мачты. И на бородатых лицах. Безболезненный, бесшумный. Мертвый... И это – тоже сигнал.

Мне.

– Ты плавал по морю, Эриний? Говорят, ночью весла светятся...

– Иногда, ванакт. А если буря, то светятся даже мачты.

Я не забыл, Дядюшка, Лже-Эриний, Психопомп-Ворюга. Мертвый огонь Гадеса, куда ТЫ отведешь мою душу. Говорят, те, что уходят туда, к Белому Утесу, к блеклым асфоделям, не могут даже плакать, они лишь пищат, словно летучие мыши.

Я не буду плакать, Психопомп. И писка ТЫ тоже не услышишь. У меня не хватит сил победить ВАС. Но на это – хватит!

– Как думаешь, Мантос, в Трое сейчас тоже гроза?

– Э-э, ванакт! Хорошо бы, ванакт! Гремит, грохочет, неба нет, земли нет, ничего нет, да? А тут мы в гости к Приаму-ванакту, понимаешь!

Смеемся. Смеемся, хотя смеяться не над чем. Гроза не поможет, даже если небо и вправу разорвется в ошметья, и земля вскипит, словно море...

– ...Не поможет, Атрид! Не поможет.

Микенские стены, рассвет, из-за холмов уже виден блистающий венец Гелиоса-титана. Зябко, даже плащи не помогают.

Всю ночь проспорили...

– Но почему, Диомед? Смотри: с осени мы занимаем острова, так? Закрываем проливы, так? Посылаем корабли к Аласии, так? Мы всюду, Приам не сможет собрать союзников, они будут бояться за свои земли. А потом мы двинем отряд с юга, от Милаванды, все решат, что мы вначале хотим захватить побережье, и тут...

– Не поможет...

Вечером богоравный Агамемнон кричал. Ночью – ругался. Сейчас только нос свой чешет. Длинный нос, Пелопсов. Как только шлем на башку налезает? Ведь он, шлем, у Атрида старинный, с личиной.

Я не спешил с ответом. Куда спешить? Венец Солнцеликого еще только показался из-за серых холмов, первые лучи вот-вот коснутся Поля Камней.

...Где-то там, среди старых могил, толос Атрея Великого. В то утро я впервые пожалел, что мой страшный враг мертв. Пелопид бы понял, ему, сокрушителю царств, посылавшему колесницы во все концы богохранимой Ахайи, не пришлось бы все пояснять на пальцах, как этому длинноносому. Ничего, я упорный.

Поспорим!

– Зачем ты начинаешь эту войну, Атрид?

Растерялся, снова нос чешет. А действительно, зачем?

– Рвань в харчевнях хочет оторвать Парису его блудливый приап. Твой брат – вернуть жену. А ты?

Хмурится богоравный Агамемнон. Хмурится, отвечать не хочет.

– Великое Царство, Атрид! Держава Пелопидов от снегов гиперборейских до Океана и эфиопских песков! Иначе зачем нам столько людей и кораблей? Зачем звать к копью всю Элладу? Или я что-то не так понимаю?

Молчит носатый. Ну, молчи, молчи!

– А Великое Царство – это не Троя, ванакт Агамемнон! Не Троя, не Троада и не Дарданские скалы. Это – Азия, Восточный Номос – от Милаванды до Урарту. Или даже до Кеми?

Супит брови Атрид. Видать, мало я пообещал. Никак он и красно-белый венец ванактов Черной Земли примеривает?

– Никого не обидят, Тидид! Никого! Ты тоже получишь свое царство, оно будет в десять... в двадцать раз больше Аргоса. Но эти владения нужно охранять, поэтому мы будем вместе. Какая разница, кто станет Верховным Ванактом – я, ты, Менелай?..

Нехотя отвечает, будто словами давится. Видать, самому врать противно. Его отец хотя бы не кривил душой!..

«...Ванакт должен быть один. Он – царь царей. Ахайя должна стать единой, тогда следующая война будет такой, как я хочу, а не иной. Ахайя, нет, Эллада завоюет весь наш Номос – объединенная, могучая, страшная для врагов. Добычи и славы хватит для всех, и власти хватит. Иначе... Иначе мы начнем резать друг друга. Микены все равно победят, но я не хочу такой победы!»

Да, с тобой было бы легче, Великий Атрей! Тебе не требовалось бы объяснять...

– Восточным Номосом правит не Приам, не его соседи-козопасы, не басилеи Аласии-Кипра и даже не Дом Мурашу. Ты считаешь без хозяина, Атрид! А ведь у нас мало времени – не забывай, что совсем рядом, в Фессалии, дорийцы. Они только и ждут, что мы сломаем себе шеи. Нужна победа – быстрая. Настоящая! Но даже если мы возьмем Трою, нас выкинут оттуда через три дня – сандалием под афедрон. Подсказать, кто?

Ответ не один, их два, но длинноносому бесполезно рассказывать о Гекатомбе, о Грибницах в Восточном Номосе, сохнущих без нашей крови. Он согласен на Гекатомбу, сын Атрея и внук Пелопса. Призрак Великого Царства слишком прекрасен – как ламия на перекрестке ночных дорог для пьяного гуляки. Поэтому я намекаю не на НИХ, не на Семью-Семейку. Есть второй ответ, он проще, его поймет даже Агамемнон.

Острый, нестерпимо яркий диск Гелиоса, Златого Колесничего, вынырнул из-за холмов. Я усмехнулся – вовремя! Вот он, ответ!

Солнце вставало на Микенами. Солнце, не заходящее над Азией. Великое Солнце – Суппилулиумас Тиллусий, ванакт Хаттусили, непобедимого Царства Хеттийского.

Суппилулиумас – владыка Востока.

– Э-э, ванакт! Ты смотри, кончилась гроза. Я думал, до утра греметь будет, понимаешь!

В голосе чернободого – тень обиды. Недогремел Дий Громовержец, пожалел молнии!

Сначала покосился на пальцы – сгинул мертвый огонь. Потом на мачту, на неровный пузырь паруса, и лишь после – на небо.

...Вечерняя синева, несмелые огоньки первых звезд, обрывки туч, уходящие к почти исчезнувшему в сумраке горизонту. Сомкнулась поднебесная твердь, словно и не было ничего.

Сомкнулась – надолго ли?

– Мантос, прикажи, чтобы осмотрелись, как там...