Блюз бродячих собак - Карина Тихонова

— Ты здесь?

— Ага.

— Ты запах чувствуешь?

— Чувствую, — ответил честный ребенок.

— Не пойму, чем пахнет.

— Горелым.

— Точно, — пробормотала я, яростно стуча по клавиатуре. — Интересно, у кого и что горит?

— А это у нас горит, — безмятежно объяснил ребенок. — Я книжку поджигаю.

Я снова выронила клавиатуру и кинулась спасать мою любимую книгу детства. Спасти успела и унесла ее в кабинет. Костик к наказанию в виде лишения литературы отнесся спокойно. Объяснил, что поджигал страницу не просто так. Они с Димкой из второго подъезда поспорили. Димка утверждал, что толстая бумага не горит. Вот Костик и решил проверить этот тезис, для чего поджег книжку зажигалкой, которую носит в кармане постоянно.

— Ты куришь? — ужаснулась я.

Костик возмутился:

— Вот еще! От сигареты лошадь умерла!!!

— Так ей и надо, — сказала я педагогично. — Пускай не курит. Зачем тебе зажигалка?

Этого Костик внятно объяснить не смог, и зажигалку я отобрала.

Еще несколько раз я имела глупость повернуться к Костику спиной и сосредоточиться на работе. За это время он сломал пылесос, разбил плафон бра, висевшего в прихожей, сложил костерчик из старых газет, которые я держу на кухне для технических надобностей, и предпринял неудачную попытку покататься на люстре.

В общем, через два часа я была в невменяемом состоянии. Теперь мне уже не казалось, что бить детей непедагогично. Очень даже педагогично! В полном затмении разума я спросила у Костика, как он относится к репрессиям, и он ответил, что относится к ним хорошо. Мне казалось, что если как следует перемотать ему руки и ноги скотчем, то возможно, на короткое время я обрету свободу. Однако вспомнила Галку, ее мощно развитую мускулатуру, солидный вес, струсила и не сделала этого.

Но когда я впоследствии изложила свою теорию людям, имеющим детей, то они подняли меня на смех. Страдальцы утверждали, что дети выкручиваются из любого скотча с такой же легкостью, с какой фокусник Гудини выпутывался из железных наручников. И что способов борьбы с ними, дающих гарантию хотя бы в сорок процентов, просто не существует.

В общем, мне пришлось бросить работу, посадить Костика на пол, усесться напротив него и попытаться отвлечь разговором. Он ерзал и подпрыгивал на месте, но я не спускала с него глаз. Может, попросить его рассказать о друзьях? Можно выиграть минут десять…

— Костик! — воззвала я. — С кем ты дружишь в садике?

И знаете, что Костик ответил, глядя на меня честными детскими глазами?

— Ни с кем. Они все такие хулиганы!

То есть я поняла, что Костик — это еще не предел.

Самое смешное было потом. Вернувшаяся Галка заявила, что обучить Костика читать может только укротительница тигров, и то вряд ли. Лично она давно уже давно потеряла надежду сделать из Костика грамотного человека.

Итак, я оказалась на улице. В самом прямом смысле. Вышла из института, в котором проработала почти пятнадцать лет, и побрела по направлению к метро. В желудке было пусто, на душе горько.

Нет, ну объясните вы мне одну вещь. Каждый вечер по телевизору депутаты и правительственные чиновники разного уровня радостно сообщают нам, что мы с вами стали жить намного лучше, а наши доходы увеличились на много-много процентов. Вы это ощущаете? Лично я — нисколько. И мне очень интересно, где скрываются эти счастливые люди, о которых нам сообщают по телевизору? А может, наши руководители имеют в виду один процент россиян, называемый олигархами?

В таком случае скажу только одно: «Молодцы, правители! Славно поработали».

Я мысленно прокляла всех отечественных демократов, пожелала им пожать плоды собственной деятельности, вошла в подземку и принялась ждать поезда.

Время было раннее, народ еще не потянулся с работы, и вагон оказался полупустым. Я плюхнулась на сиденье и начала подсчитывать убытки.

Да. Я лишилась единого проездного и пакета кефира. Жалко? Жалко. До ужаса.

Но с другой стороны, на работу мне больше ездить не нужно, так что необходимость в проездном отпадает. А что касается пакета кефира, то у меня остается с десяток верных школьных лоботрясов, которые не дадут умереть с голоду.

Ладно. Первое время как-нибудь перебьюсь. Но в дальнейшем придется подсуетиться.

В полном расстройстве чувств я вышла из вагона и побрела к выходу. В переходе купила газету с объявлениями о работе. Дома просмотрю.

По дороге я размышляла о том, как хорошо я сделала, что не стала рожать ребенка. Вот как бы я объясняла ему сейчас, что кушать нужно не три, а два раза в сутки? Причем кушать исключительно макароны, картошку и капусту? Боюсь, что при взгляде в непонимающие детские глаза, у меня бы возникло одно сильное искушение. Записаться в террористки и взорвать к чертовой матери здание, в котором наши депутаты, остро нуждающиеся в консультации диетолога, принимают решения о том, на какие деньги в месяц я должна питаться.

Дом встретил меня равнодушной тишиной. Я стащила с себя сапоги и куртку, швырнула их на пол, пошла в зал и упала на диван.

Как же мне надоело сражаться за существование!

В детстве я всегда мечтала о профессии археолога. Как и все непосвященные, я видела в ней только романтическую, красивую сторону. Но мама мое желание неосмотрительно поддержала, и в восемьдесят седьмом году прошлого века я поступила в педагогический институт на факультет истории.

Археологической практики я ждала с замиранием сердца. Тем более, что практика должна была проходить летом, в Крыму, неподалеку от Керчи, на берегу моря.

«Что может быть лучше? — думала я в упоении, усаживаясь в плацкартный вагон поезда «Москва-Керчь». — Лето! Море! Палатки! Греческий полис под названием Пантикапей, который мы будем копать! Экзотика!»

Прозрение наступило сразу после того, как я прибыла на место. Археологический лагерь находился в сорока километрах от города, и мне пришлось заплатить таксисту астрономическую сумму, чтобы добраться до места моих будущих научных подвигов. Вот так сразу я оказалась практически без наличных.

Удивительно, но меня никто не встретил. Когда я разыскала одного археолога, блуждающего среди брезентовых палаток, и поставила его перед фактом (а вот и я), никакого взрыва радости не последовало.

— А, практикантка! — сказал мужчина, окинув меня неодобрительным взором. — Как фамилия?

— Колесникова.

Мужчина моментально потерял ко мне интерес.

— Не выдержит, — пробормотал он себе под нос загадочное резюме. И добавил:

— К начальнику экспедиции зайди.

— Где он?

— А бог его знает… Палатка вон та.

Я бросила на раскаленный песок дорожную сумку и взмолилась: