Королева Виктория. Охотница на демонов - А. Мурэт

— Мне сказали, что пять минут назад, мэм, — ответила Клара.

— И они отбыли?

— Кто отбыл, мэм?

— Лорд Конингэм и архиепископ Кентерберийский. Они уже отправились в Кенсингтонский дворец с этой новостью?

— Да, мэм.

— Тогда через два часа Англия получит королеву. Начнется новое царствование.

И уже ничего не будет по-старому. Ибо слишком долго Англией правили тираны и сумасшедшие, бабники и дураки. Европа заражена революцией, во Франции… впрочем, не стоит и вспоминать о том, что творилось в этой покинутой Богом стране, обо всей той крови, которую там пролили во имя революции. Гораздо важнее то, что глаза англичан прикованы к Европе: кто-то смотрит в том направлении нервозно, а кто-то и с завистью.

Революция. Кровопролитие. Анархия. Это была его работа, и он умел выбирать моменты.

Браун оторвалась от своих мыслей и вскинула голову, будто принюхиваясь к чему-то.

— Сегодня неспокойно, — начала она тихо, а затем повысила голос, — тьма подступает. Я должна успеть добраться до девчушки раньше него.

— Раньше лорда Конингэма, мэм?

— Нет, девочка, раньше него, князя хаоса и тьмы. Того, кто приносит этой стране войну, голод и чуму Я чувствую, девочка, что он готовится, он сделает попытку сегодня ночью. Уже собрал своих прислужников, этих своих адских немых пособников.

Клара задохнулась. Слуги говорили об этом между собой — о том, что нередко миссис Браун словно лишается разума и начинает говорить разными голосами; что еще лет двадцать тому назад Мэтью Хопкинс наверняка приказал бы утопить ее как ведьму, а в нынешние, более просвещенные и либеральные времена она оказалась даже на королевской службе и нередко отправляется с какими-то тайными, весьма подозрительными поручениями; что она постоянно несется куда-то на своей лошади ночью, ничуть не скрывая этого; а иногда подковы у ее коня бывают обтянуты чем-то мягким, наверное, войлоком, потому что конь движется совсем бесшумно; и что оружием она владеет в совершенстве, как никто другой, и сражаться умеет с такой яростью и такой силой, какие не всегда бывают у лучших, самых опытных воинов.

Они о многом говорили, эти слуги.

Миссис Браун откинула назад свою роскошную гриву и натянула широкую рубашку, продолжая при этом говорить так, как если бы слова текли сами по себе, помимо ее воли.

— Шеренга за шеренгой, они движутся, Клара. — Вытянув руку, она потерла большим и средним пальцами — так, наверное, археолог пробует на ощупь никому не нужную пыль, найденную у себя под ногами. «Они в воздухе, разве ты не чувствуешь их?»

Клара отрицательно помотала головой, чуть отступив назад по выложенному плиткой полу, — будто завороженная, она была не в силах оторвать взгляд от фигуры, стоявшей перед нею и явно готовившейся к бою.

— Сатрапы ночи, наместники тьмы, — сказала Браун, и ее глаза блеснули цыганским огнем из-под угольно-черных прядей. — Они движутся…

Надев и затянув потуже ремень своей портупеи, она тряхнула волосами и, расставив ноги шире, уперла руки в бока.

— Как я выгляжу, девочка? — спросила она свою молодую гостью.

— Вы похожи на… королеву-воительницу, мэм, — задохнулась Клара: внезапно ей стало жарко.

— Меня можно испугаться? — спросила Браун.

— Немного, мэм… да, если честно.

— Хорошо. Именно этого я и хочу. Если даже до тебя, служанки Его Величества и потому находящейся под нашей защитой, дотронулись холодные пальцы страха, то на что только могут надеяться обитатели ада, а?

— Обитатели… сударыня?

— Слуги падшего и твари, созванные из мерзких закоулков преисподней, — пояснила Мэгги так спокойно, будто речь шла о чем-то совершенно обыкновенном, и прошествовала мимо Клары к двери.

В этот момент муслиновая занавеска откинулась, и там показался Джон Браун: на нем были бриджи и нижняя сорочка, длинные волосы всклокочены.

Он кашлянул.

Муж и жена несколько мгновений смотрели друг на друга.

— Заставь своего фаворита лететь стрелой, Мэгги, — наконец бросил он.

— Да, Джон Браун, — у жены промелькнула тень улыбки. — Непременно.

— И следи за своей стойкой, — добавил он. — Блок и отбив.

Но даже если она и услышала его, то не ответила. Дверь уже захлопнулась за нею.

Чуть раньше,

Кенсингтонский дворец

Принцесса Александрина Виктория, законная наследница трона, сидела за большим письменным столом красного дерева в своей спальне, освещенной колеблющимся пламенем свечи, и составляла список.

Или, если говорить точнее, это были списки, поскольку их было два: на одной странице своего дневника она перечисляла все, что ей нравилось; на другую заносилось то, что вызывало у нее отвращение.

Принцессе Виктории (вот уже много лет Дриной ее называли только самые близкие члены семьи) исполнилось восемнадцать, но детородной стадии она достигла всего лишь пару месяцев тому назад. При всей ее молодости образования ей было не занимать: в три года принцесса уже училась говорить по-английски и по-французски, в дополнение к своему первому языку, немецкому; довольно скоро после этого она превосходно освоила латынь, итальянский и испанский, и все эти лингвистические навыки не были для нее мертвым грузом: к шестнадцати годам она уже прочла Энеиду в переводе Драйдена, Илиаду в переводе Попа и Историю Карла XII Вольтера (во французском оригинале, naturellement). С той поры жажда новых знаний стала у нее почти ненасытной. Она продолжала читать сочинения Овидия, Вергилия и Горация; Попа, Коупера, Шекспира и Голдсмита; она корпела над обширными трактатами по экономике и астрономии; она знала юриспруденцию по трудам Блэкстона, постигала географию, естественную историю и этику, заучивая многие цитаты наизусть. Она освоила Историю Англии Голдсмита, а его труды по истории Греции и Рима ее просто очаровали; она знала Историю мятежа Кларендона и Исторические вопросы Магнолла.

Не зря перешептывались, что образование принцессы, которым руководила ее воспитательница баронесса Лезен, могло вполне поспорить с тем, что давалось в Оксфордском университете — заведении, которое ей, разумеется, было бы недоступно по причине ее пола, будь она даже предполагаемой королевой Англии.

Но помимо всех тех предметов, которые постигались ею в стенах Кенсингтонского дворца, где она была фактически пленницей, существовало еще кое-что, гораздо более важное для нее, чем все прочие знания и открытия — наиболее решительно и непреклонно она изучала саму себя, составляя обо всем свое собственное мнение.

Как вот теперь она могла сказать с абсолютной уверенностью, что доподлинно и искренне, полностью и бесповоротно не выносит черепаховый суп.