Эвтаназия - Ирина Шанина

Слово было произнесено, толпа возбудилась. Гости передачи и участники обсуждения из зрительного зала рвали друг у друга микрофоны… Одни вспоминали недавние громкие процессы, когда перед судом представали врачи, прекратившие страдания пациентов. С точки зрения части присутствовавших, такой акт был проявлением милосердия. Другие соглашались с представителями церкви, что отобрать у человека жизнь может лишь тот, кто ее дал. И негоже медикам играть в бога.

«Руководитель» ЦДЭ удовлетворенно кивал и время от времени подливал масла в огонь. В частности, когда заговорили об осужденных врачах, он напомнил, что медицина за последние полвека развивалась очень быстро. И что сейчас вполне реально поддерживать жизненные процессы в почти мертвом теле.

— Вы хотите сказать, — ехидно поинтересовался один из противников закона об эвтаназии, — что человечество должно отказаться от современных методов лечения и оставить лишь малоэффективные, но зато проверенные веками «народные средства»?

— Отнюдь, — неожиданно резко ответил «руководитель». — Просто, как мне кажется, мы давно уже присвоили себе право продлевать жизнь. Фактически медики играют в бога уже давно… Только когда речь идет о продлении жизни, это считается прогрессом науки… А не есть ли это нарушение воли Божьей — поддерживать жизненные процессы в телах, которые самостоятельно этого делать уже не могут? В телах, которые не проживут и минуты, будучи отключены от аппаратов искусственные легкие, искусственные почки, искусственное все остальное?

Тут кто-то с места выкрикнул «долой ЦДЭ», соседи зашикали на него, но выкрикнувший не унимался. Слово за слово — никто не заметил как, но участники дискуссии от взаимных оскорблений и упреков плавно перешли к потасовке. Ведущий попытался разнять дерущихся, немедленно получил в зубы, после чего на экранах телевизоров появилась реклама зубной пасты.

На следующий день газеты вышли с заголовками «Скандал вокруг ЦДЭ», «Чья возьмет?», «Трудно ли быть богом?». А в одном, самом известном и самом скандальном издании была проанонсирована дискуссия, во время которой должны были скрестить шпаги противники ЦДЭ и часть думцев, проголосовавших за принятие возмутительного закона. Дискуссия не состоялась. Была отменена без объяснения причин. Точнее, причины-то были названы, но выглядели они скорее как отмазка. Общество замерло в ожидании — что сейчас будет! Но спорщиков ожидало разочарование: как по мановению волшебной палочки, все публикации на тему ЦДЭ прекратились. Главному редактору той самой скандальной газеты, вскоре принявшему участие в передаче «О жизни без прикрас», даже вопрос задали в прямом эфире: «Почему вы вдруг так резко изменили свою позицию?» Главред к вопросу явно подготовился. И ответил, что, мол, позиция газеты как раз и состояла в том, чтобы дать возможность высказать разные точки зрения. И «круглый стол» был уже подготовлен, даже помещение арендовали, но в последний момент думцы отказались. На вопрос же, почему, по его мнению, прекратились все публикации на эту тему и не стоит ли за этим власть, главный редактор бодро ответил, что тема себя изжила и что руководство ЦДЭ по-своему право, надо дать им время поработать, а не делать скоропалительных выводов в отсутствие конкретных фактов.

Какое-то время о ЦДЭ не было ни слуху ни духу. Даже пикетировавшие центры сумасшедшие старушки слегка подустали и переключились на другой, непосредственно затрагивающий их интересы скандал — через две недели после возмутительной телепередачи как по заказу объявил себя банкротом один из самых крупных негосударственных пенсионных фондов. Поскольку это был далеко не первый случай в историк страны, когда у большого числа граждан отбирались честно заработанные или накопленные деньги, думалось, что и на этот раз все пройдет гладко. Ну побунтуют немного пенсионеры, ну дадут им какую-нибудь компенсацию в размере, скажем, десяти процентов от лежавшей на счету суммы. Однако ж между прошлыми случаями и теперешним имелась одна существенная разница. Нынешние вкладчики, враз лишившиеся своих накоплений, были людьми, чья молодость пришлась на бурные годы перестройки и становления капитализма в России. Эти люди не страдали пиететом перед властью, не боялись репрессий и четко понимали, что за свои интересы надо бороться. Посыпалась волна судебных исков, глава обанкротившегося фонда попытался выехать за границу, но был задержан в аэропорту, доставлен в прокуратуру, откуда после пятичасового допроса был отпущен под подписку о невыезде.

Пока банкир отсиживался на даче, разъяренные вкладчики пикетировали шоссе (в сам дачный поселок их не пускали наряды милиции, пытавшиеся не допустить самосуда)… В воздухе пахло если не революцией, то, по крайней мере, социальным бунтом и отставкой премьера. На этом фоне совершенно незамеченной прошла новость о самоубийстве девятнадцатилетней девушки. Тем более что девушка проживала в небольшом городке N., не была отличницей учебы или победительницей местного конкурса красоты. Незаметная при жизни, после смерти она удостоилась лишь пары абзацев в колонке криминальной хроники.

Удивительно, но очень долго никто не обращал внимания на периодически появляющиеся сообщения о фактах внезапных самоубийств и несчастных случаев. Может быть, потому, что жертвы не имели между собой ничего общего. Они жили в разных городах, принадлежали к различным социальным группам, среди них были как мужчины, так и женщины, да и возрастной разброс был широк — от восемнадцати до семидесяти лет.

Тем временем процесс против руководства пенсионного фонда потихоньку набирал обороты. Экс-глава фонда нанял самого модного адвоката, но среди потерпевших тоже были не лыком шитые люди, поэтому самому модному и дорогому адвокату предстояло сразиться со своими опытными и лишь ненамного более дешевыми коллегами.

Газеты тут же окрестили это судебное разбирательство — «процессом века». Раз в неделю появлялись аналитические статьи, авторы которых взвешивали шансы самого модного адвоката добиться оправдательного приговора для своего клиента. Защитника сравнивали с Плевако, Перри Мейсоном и другими знаменитыми адвокатами, как реальными, так и вымышленными. В первый день судебного заседания район «Дорогомилово» во избежание беспорядков был оцеплен милицией. Проехать на Студенческую улицу, где раньше действительно находился студгородок, можно было лишь тем, кто был занесен в базу жильцов этого ныне престижного района столицы. Пятиэтажки там давно снесли, жителей снесенных домов выселили в Новоподмышкино, а здесь вырос суперэлитный квартал малоэтажной застройки. Люди, инвестировавшие деньги в этот проект, не желали обитать в монолитных 25-этажных муравейниках. А главное архитектурное управление г. Москвы поставило перед архитекторами, проектировавшими комплекс, еще одно ограничение: вновь построенные дома не должны были «выглядывать из-за плеч» исторических построек Кутузовского проспекта. Архитекторы постарались, взяв за образец один из пригородов Сиэтла — Бельвью. Через год на месте бывшего студенческого городка выросли трехэтажные домики в непривычном для русского глаза колониальном стиле. Обитателей окружавших студгородок пятиэтажек выселили за пределы МКАД. Судьба вьетнамцев, населявших в последние двадцать лет бывшие общежития горного института, так и осталась неизвестной. Куда они подевались, никто не знал. Подевались, и все тут.