История одного преступления. Потомок Остапа - Андрей Акулинин

– А ты знаешь, что та беременная баба, у которой мы в Муроме обыск делали, приехала к нему в следственную тюрьму на свидание и в камере родила?

– Прямо в камере?

– Ага. Переполох тогда в УИН случился.

– Вот бабы дуры!

Н-ск, следственная тюрьма, 18 января 2003 года, 9 часов 12 минут

– Честно скажу, я оказался в Таджикистане из-за денег. Деньги, конечно, не панацея, но очень хорошо помогают против бедности. Их мне хотелось иметь много, хотелось быть богатым. В маленьком узбекском городке, где я родился и провел свое детство с отрочеством, состоятельных людей уважали. И неважно, кто ты: узбек, таджик, каракалпак или русский. Главное – твое имущественное состояние. А вот оно все время было ни к черту. Мои родители почему-то о деньгах не пеклись. Жили как могли на одну зарплату, принимая это за истину. Ну скажите мне, не идиоты ли они? А мне хотелось другой жизни. Светлой, насыщенной, богатой. Чтобы ни в чем себе не отказывать: покупать дорогие вещи, ходить по кабакам, снимать симпатичных длинноногих телок. Деньги – вот ради чего я решил рискнуть! Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Когда я попал в Душанбе, республику уже изрядно трясло. Кто с кем воевал, мне и сейчас непонятно, как непонятно было, на чьей я стороне. Кто свой, а кто чужой? При таких обстоятельствах рисковать жизнью – сущее безумие.

Слава богу, я попал в отряд, где были в основном наемники из Узбекистана, этнические узбеки. Хоть я по национальности и русский, но узбекский язык знал хорошо. Как-никак всю жизнь прокрутился среди этого коренного населения. Узбеки народ хороший, беззлобный, а главное, доверчивый. В сущности, это их качество и спасло меня в период боевых действий. Но об этом по порядку.

Абдула, наш командир, наемник из Афганистана, делил людей на трусов и смельчаков. Он был сухощавым узбеком небольшого роста, с маленьким раскосыми глазами, с непропорционально длинными руками, которые аккурат доставали до его колен. Абдула изо всех сил старался быть таким, каким, по его мнению, должен был быть настоящий моджахед – бесстрашным и мужественным. Таким же бесстрашным, как и противостоящие нам моджахеды-таджики, которых мы должны были убивать, а они, соответственно, нас. Он всегда смотрел прямо в глаза своему собеседнику, словно проверяя, кто перед ним – трус или храбрец. Он был настоящим профессиональным убийцей, не знающим жалости к своим врагам. А судя по всему, врагов в Таджикистане находилось в то время с избытком, словно весь мировой сброд сконцентрировался вокруг Памира.

Много раз мне хотелось убежать из этого погрязшего в войне места. Война, как оказалось, не мое призвание. Но я знал, что пока не могу себе этого позволить. У меня не было ничего, кроме мечты разбогатеть. А сбежать – значит убить ее. Тогда в жизни не останется никакого смысла. Я не мог сбежать, не мог и остаться, потому что за каждым глиняным домом, за каждым углом и камнем меня поджидала женщина в темном капюшоне и острой косой. Звали эту женщину Смерть. Ее нельзя избежать, ведь она не собиралась уходить с пустыми руками… Так было всегда. Смерть всегда рядом с тобой, как только в руках у тебя оказывается оружие. Будешь ты готов или нет – неважно. Ей это безразлично. На войне она главная. И те, кто вступает на тропу войны, должны принимать ее правила игры. С другой стороны, я не верил, да и сейчас особо не верю, что есть какая-то загробная жизнь, которую боготворили тогдашние мои сослуживцы, совершая свои намазы и крича: «Аллаху Акбар» (Аллах велик). Где они, а где я! Идиоты!..

– И где они? – подполковник ФСБ Калинин усмехнулся и затушил в пепельнице очередной окурок.

– Все там же, гражданин начальник. На небесах, – ответил задержанный за мошенничество Левин Андрей Александрович, проходящий по оперативным документам под псевдонимом «Душман».

– Привыкаешь?

– К чему?

– К новой жизни, Андрей Александрович, арестантской, – подполковник почему-то грустно улыбнулся. – Вот, уже меня гражданином начальником называешь. А своему окружению говорил, что служишь под моим началом. Знаю, несколько месяцев назад с местной шпаной свое новое звание подполковника обмывал. Звездочки в стакан бросал. По-гусарски пил. Я тебе скажу, у нас традиции иные. А ты фильмов насмотрелся… Да и в отделении ФСБ подполковничья должность всего одна. Ты уж на майоре остановился бы. Переборщил, коллега.

– Да все лохи, Юрьевич, в вашем сраном городке, лохи одни, – Левин с агрессией сплюнул на пол камеры следственного изолятора.

– Раз ты здесь, то позволь усомниться в твоих словах. Значит не все лохи.

– Ну переиграл, гражданин начальник, признаюсь, переиграл. Сам виноват. За это и расплачиваюсь. Надо было раньше валить отсюда.

– И что же тебе помешало?

– Как всегда, жадность. Хотел напоследок куш приличный сорвать. Я же практически подписал в ряде предприятий документы по перечислению финансовых средств на строительство мемориала погибшим воинам в Чечне. Счет в банке открыл. Хе-хе-хе…

– М-да… Андрей Александрович, был бы я милиционером, то обязательно в какую-нибудь ветеранскую организацию сообщил бы о том, как ты деньги зарабатываешь.

– Пустое, Андрей Юрьевич, вы что думаете, они другими путями себе благосостояние делают? Примерно так же, как и я. Только они лицо юридическое, а я – физическое. Независимое. Иными словами, не делюсь ни с кем.

– Ну ты же эксплуатируешь чувство сострадания. Это как-то не по-людски. Не по-человечески.

– Это мое ноу-хау, – усмехнулся Левин. – И знаешь, гражданин начальник, я тебе скажу, что пока существуют войны, всегда будут люди, которые без труда будут зарабатывать на них деньги. На смерти, сострадании и горе. Разве это плохо?

– Плохо. Очень плохо.

– А ты, Юрьевич, философски на это посмотри. Во время войны промышленность развивается. Народ сплачивается, все работают на победу. Появляются деньги. И как сказывали глубокоуважаемые мною Ильф и Петров: «Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны быть люди, у которых их много». И здесь появляюсь я – человек со следами войны, и аккуратно забираю часть из них. При этом богатеи получают удовольствие. И мне хорошо, да и им тоже. Так, что товарищ подполковник, у каждого человека своя правда, – Левин ехидно улыбнулся.

Таджикистан, Памир, граница с Афганистаном, 27 августа 1993 года, 16 часов 47 минут

Куда ни посмотришь, везде каменные горы с острыми выступами, отвесными крутыми склонами, которые под лучами красного опускающегося за горизонт солнца напоминают безжизненный марсианский пейзаж.

Солнце палило так, что казалось – земля раскалилась. Ни малейшего дуновения ветерка, которое заставило бы шелохнуться закрепившуюся в расщелинах скал траву. Все застыло в неподвижности. Камни стонали от пекла. Август обрушился на горный массив Памира с убежденностью в своей правоте. Невозможно было представить себе, чтобы на эту местность когда-нибудь мог бы пролиться дождь, как и вообразить, чтобы обитавшие здесь животные и растения могли найти под этим испепеляющим солнцем и высохшим небом хоть какой-нибудь корм. В это время здешняя земля была обречена гореть. И она горела…