Клятва королевы - К. У. Гортнер

Так и случилось, что я, тринадцатилетняя девочка, оказалась верхом на прекрасном животном, и мои руки были едва защищены старыми перчатками — кожаными, но тонкими как шелк. Конь, хоть и не слишком крупный, все равно внушал страх — он беспокойно вздрагивал и рыл копытом землю, готовый в любой момент сорваться с места, даже если я не сумею на нем удержаться.

Альфонсо наклонился ко мне со своей чалой лошади, покачал головой и слегка развел мои пальцы так, чтобы поводья свисали между ними.

— Вот, — сказал он. — Держи крепче, только рот ему не повреди. И помни — когда идешь рысью, сиди прямо, а если скачешь галопом, наклоняйся вперед. Канела — не глупый мул, вроде тех, на которых катаетесь вы с Беатрис. Это чистокровный арабский жеребец, достойный калифа. Он должен знать, что постоянно находится во власти наездника.

Я выпрямилась, устроилась поудобнее в резном седле, чувствуя себя легкой словно пушинка. Хотя в моем возрасте у большинства девочек уже начинала формироваться фигура, я оставалась столь плоскогрудой и худой, что моя подруга и фрейлина Беатрис, обладавшая куда более пышными формами, постоянно уговаривала меня побольше есть. Сейчас она так грациозно сидела в седле пестрого мерина, что казалось, ездит на нем всю жизнь. Вьющиеся черные волосы, повязанные лентой под вуалью, выделялись на фоне орлиных черт ее лица.

— Надеюсь, ваше высочество, — сказала она Альфонсо, — вы позаботились, чтобы этого прекрасного жеребца как следует объездили? Не хотелось бы неприятностей с вашей сестрой.

— Конечно. Мы с доном Чаконом сами его объездили. С Изабеллой ничего не случится. Верно, hermana?[5]

Я кивнула, хотя меня по рукам и ногам сковывал страх. Как показать этому зверю, что он в моей власти? Словно почувствовав мои мысли, Канела отпрянул в сторону. Я дернула поводья, и он остановился, фыркнул и прижал уши, недовольный рывком за удила.

Альфонсо подмигнул мне:

— Видишь? Она вполне с ним управляется.

Он посмотрел на Беатрис и шутливо спросил:

— Помощь требуется, сеньорита? — намекая на годы словесных перепалок со своевольной единственной дочерью управляющего нашего замка.

— Сама прекрасно справлюсь, спасибо, — язвительно бросила Беатрис. — Все у нас с ее высочеством получится, стоит лишь почувствовать этих ваших мавританских жеребцов. На случай, если ты забыл, — нам уже доводилось ездить верхом, пусть даже, как ты говоришь, на глупых мулах.

Альфонсо усмехнулся, с необычной для десятилетнего мальчика легкостью развернул свою чалую. Его голубые глаза ярко блестели, подстриженные до плеч волосы подчеркивали красивые черты лица.

— На случай, если ты забыла, — заметил он, — я езжу верхом с пяти лет. Искусство верховой езды приходит с опытом.

— Верно, — прогремел со своей массивной лошади гувернер Альфонсо, дон Чакон. — Инфант Альфонсо уже стал настоящим наездником. Верховая езда — его вторая натура.

— Мы в этом не сомневаемся, — вмешалась я, прежде чем Беатрис успела ответить, и через силу улыбнулась. — Пожалуй, мы готовы, брат. Только, умоляю, не слишком быстро.

Альфонсо пустил лошадь вперед, выехал со внутреннего двора Аревало под подъемной решеткой главных ворот.

Я бросила неодобрительный взгляд на Беатрис.

Конечно же, это была ее идея. Устав от ежедневных уроков, молитв и рукоделия, сегодня утром она заявила, что нам требуется физическая зарядка, иначе мы преждевременно превратимся в древних старух. По ее словам, нас слишком долго держали взаперти, что в каком-то смысле было правдой, поскольку в этом году зима выдалась особенно суровой. А когда она спросила разрешения у нашей гувернантки доньи Клары, моя няня согласилась, ибо до сегодняшнего дня верховая езда для нас заключалась в неспешной прогулке верхом на пожилых мулах вдоль стены, что окружала замок и прилегавшее к нему селение, в течение часа перед ужином.

Но когда я переоделась в костюм для верховой езды и вышла вместе с Беатрис на внутренний двор, там уже был Альфонсо с доном Чаконом и двумя впечатляющего вида жеребцами — подарком от нашего сводного брата, короля Энрике. По словам Альфонсо, черный конь предназначался мне и его звали Канела.[6]

С трудом подавляя тревогу, я взобралась на жеребца с помощью скамеечки для ног. Однако я еще больше встревожилась, когда поняла, что придется ехать широко расставив ноги, a la jineta,[7]подобно маврам, сидя на узком кожаном седле с высоко поднятыми стременами, — незнакомое и не слишком приятное ощущение.

— Странное имя для коня, — заметила я, пытаясь скрыть мрачные предчувствия. — Корица светло-коричневая, а это создание чернее ночи.

Канела тряхнул гривой, повернул изящную голову и попытался куснуть меня за ногу. Не слишком доброе предзнаменование.

— Беатрис, — прошипела я, когда мы выехали на равнину, — почему ты ничего не сказала? Ты же знаешь, я терпеть не могу неожиданностей.

— Потому и не сказала, — фыркнула она в ответ. — Иначе бы ты не пришла. Заявила бы: мол, нам полагается читать, или шить, или молиться. Можешь говорить что хочешь, но надо же хоть когда-нибудь развлечься.

— И что же это за развлечение — свалиться с лошади?

— Ха! Просто представь, будто это очень крупная собака. Да, конь большой, но вполне безобидный.

— Умоляю, скажи, ты-то откуда об этом знаешь?

— Потому что иначе Альфонсо никогда не позволил бы тебе сесть на Канелу, — сказала Беатрис, яростно тряхнув головой.

Именно благодаря своей непреложной уверенности в себе она стала моей ближайшей подругой и наперсницей — хотя в ее присутствии я каждый раз испытывала как радость, так и неловкость.

Беатрис, будучи старше меня на три года, была полной моей противоположностью. С ее точки зрения, мир за воротами замка — это огромное неисследованное пространство, полное приключений. По словам доньи Клары, причина подобного безрассудства — в том, что мать Беатрис умерла вскоре после ее рождения и отец воспитывал ее в Аревало один, без женского присмотра. Жгучая брюнетка с пышными формами, в отличие от меня, угловатой и златовласой, Беатрис отличалась мятежностью и непредсказуемостью, к тому же порой бывала чересчур откровенна, что никому не во благо. Она даже бросала вызов монахиням в обители августинок, куда мы ходили брать уроки, доводя несчастную сестру Марию до отчаяния бесконечными вопросами. Моя преданная подруга всегда находила радость там, где другие ее не замечали, но при этом доставляла постоянную головную боль старшим и донье Кларе, которая тщетно пыталась объяснить Беатрис, что хорошо воспитанные девушки не должны поддаваться случайным порывам, когда им того захочется.

— Надо было рассказать донье Кларе правду, — заметила я, с трудом заставляя себя не столь крепко сжимать поводья. — Вряд ли наша прогулка верхом ей понравится.