Хозяева Земли. Социальное завоевание планеты человечеством - Эдвард Уилсон

Философы процветают в этих разнообразных сферах, и методом исключения мы приходим к тому, что по крайней мере в настоящий момент задача разгадать великую загадку лежит на плечах науки. Наука же обещает доказать и уже отчасти доказала следующее. Есть настоящая история формирования человечества, она лишь одна и не является мифом. Постепенно, шаг за шагом ученые исследуют эту историю, тестируют, дополняют и укрепляют ее.

Я думаю, что научный прогресс, особенно за последние лет двадцать, вполне может позволить нам внятно и убедительно ответить на вопросы, откуда мы пришли и кто мы такие. Однако для этого нам нужно сначала найти ответы на два еще более фундаментальных вопроса, неизбежно всплывающих при обращении к этой теме. Первый — почему вообще развитая общественная жизнь существует и почему она так редка в истории жизни? Второй вопрос — какие силы вызвали ее появление?

На эти вопросы можно ответить, собрав воедино информацию из различных дисциплин — от молекулярной генетики, нейробиологии и эволюционной биологии до археологии, экологии, социальной психологии и истории.

Для успешной реконструкции этого сложного процесса будет полезно рассмотреть также других общественных завоевателей Земли — высокосоциальных муравьев, пчел, ос и термитов, — и именно это я и сделаю. На их фоне теория общественной эволюции человека приобретает глубину и перспективу. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что, ставя насекомых в один ряд с людьми, рискую быть неверно понятым. Мало нам было обезьян, скажете вы, теперь еще и насекомые! И все же такие сопоставления могут принести огромную пользу для понимания биологии человека. Есть прекрасные примеры плодотворного сравнения малого с большим. Для изучения принципов молекулярной генетики человека биологи с успехом используют бактерий и дрожжи. Для понимания основ нашей собственной нервной организации и памяти не обойтись без круглых червей и моллюсков. А сколько нового о развитии человеческих эмбрионов рассказали плодовые мушки-дрозофилы! Общественные насекомые принесут нам не меньшую пользу — сравнение с ними поможет разгадать загадку происхождения человечества.

Люди создают культуры, используя податливые языки. Мы изобретаем понятные нам символы и за счет них выстраиваем коммуникационные сети, на много порядков более обширные, чем у животных. Мы завоевали биосферу и опустошили ее так, как никакой другой вид за всю историю жизни. То, что мы свершили, — уникально.

Но наши эмоции не уникальны. Так же как и на наших анатомии и мимике, на них лежит то, что Дарвин называл нестираемой печатью нашего животного происхождения. Мы — эволюционная химера: нашими действиями правит разум, а его контролируют требования животного инстинкта. Именно поэтому мы бездумно разрушаем биосферу, а вместе с ней и надежду на вечное существование нашего вида.

Человечество — великолепное, но хрупкое достижение. Наш вид тем более впечатляет, что представляет собой кульминацию эволюционной эпопеи, протекавшей в смертельно опасных условиях. Большую часть времени популяции наших предков были очень малы. В эволюции млекопитающих популяции такого размера, как правило, были обречены на быстрое вымирание. Все племена предшественников рода Homo, вместе взятые, составляли популяцию размером не более нескольких десятков тысяч особей. На ранних этапах они несколько раз расходились на две или более линий. Средняя продолжительность жизни вида млекопитающих составляла тогда всего полмиллиона лет. В соответствии с этим принципом большая часть линий исчезла с лица Земли. Линия, которой суждено было дать начало современному человечеству, за последние полмиллиона лет подходила вплотную к грани вымирания по крайней мере однажды, а возможно, и чаще. Вся человеческая эпопея легко могла бы закончиться в любом таком «узком месте» — кануть в Лету в мгновение ока по геологическим меркам. Маленькая популяция могла погибнуть в результате сильной засухи, или от новой болезни, подхваченной от животных, или под давлением более конкурентоспособных приматов. Это был бы конец. Эволюция биосферы откатилась бы назад и уже не дала бы нам второй попытки.

Общественные насекомые, ныне доминирующие среди беспозвоночных в наземных экосистемах, возникли в большинстве своем более 100 млн лет назад. По оценкам специалистов, термиты возникли в среднем триасе (220 млн лет назад), муравьи — на границе юрского и мелового периодов (около 150 млн лет назад), а шмели и пчелы — в конце мелового периода (приблизительно 70–80 млн лет назад). Затем, до конца мезозойской эры, видовое разнообразие в этих эволюционных линиях увеличивалось вместе с ростом и распространением цветковых растений. Тем не менее муравьи и термиты заняли свое нынешнее главенствующее положение среди наземных беспозвоночных лишь спустя довольно продолжительное время. Они шли к нему постепенно, по одному новшеству за раз, и достигли современных показателей примерно 65–50 млн лет назад.

Пока муравьи и термиты завоевывали мир, другие наземные беспозвоночные эволюционировали вместе с ними и в результате не только не вымерли, но и пришли к процветанию. Растения и животные выработали эффективные средства защиты от натиска общественных насекомых. Многие стали употреблять муравьев, термитов и пчел в пищу. Даже некоторые растения — росянки, саррацении и другие — «научились» массово ловить и переваривать насекомых, восполняя таким образом нехватку питательных веществ в почве в местах своего обитания. Многие виды растений и животных сформировали с общественными насекомыми тесные симбиотические связи. Среди них немало таких, которые полностью зависят от своих партнеров. Пищевые объекты, опылители, мусорщики, разрыхлители почвы — вот лишь некоторые роли насекомых, важные для других организмов.

В целом темпы эволюции муравьев и термитов были сравнительно низкими, поэтому другие организмы успели приспособиться к ним. В результате эти насекомые не изуродовали остальную часть наземной биосферы, а стали ее жизненно важными элементами. Экосистемы, в которых они доминируют сегодня, не только устойчивы, но и зависят от них.

Какой разительный контрасте представителями одного-единственного вида Homo sapiens, возникшего несколько сотен тысяч лет назад и распространившегося по миру в течение последних шестидесяти тысяч лет. У нас просто не было времени на коэволюцию с другими элементами биосферы. Другие виды не были готовы к нашему натиску, что имело для них печальные последствия.

Поначалу процесс видообразования в популяциях наших непосредственных предков, разбросанных по всему Старому Свету, был экологически безопасным. В большинстве случаев он приводил к вымиранию и, следовательно, к филогенетическим тупикам — засохшим веткам древа жизни. Любой зоолог скажет вам, что в этом географическом паттерне нет ничего необычного. На Малых Зондских островах, лежащих к востоку от Явы, жили странные миниатюрные «хоббиты» — Homo floresiensis. Мозг у них был не больше, чем у шимпанзе, и тем не менее они изготавливали каменные орудия труда. Кроме этого мы не знаем об их жизни почти ничего. В Европе и восточном Средиземноморье обитали неандертальцы (Homo neanderthalensis), сестринский вид нашего Homo sapiens. Они были всеядны, как и наши предки, обладали массивными костями и более крупным, чем у современных Homo sapiens, мозгом. Неандертальцы использовали грубые, но тем не менее специализированные каменные орудия труда. Большинство их популяций хорошо приспособилось к суровому климату «мамонтовых степей» — холодных травянистых равнин, окаймлявших континентальный ледник. Они могли бы со временем стать еще одним продвинутым видом человека, но вымерли, фактически не изменившись за время своего существования. Наконец, последним экспонатом североазиатского «человеческого бестиария» является денисовский человек, на момент написания книги известный лишь по нескольким фрагментам костей.