"...Миг между прошлым и будущим" - Александр Зацепин

На телевидении тянули с ответом до последнего момента. Прислушивались: а что там, наверху, говорят по поводу фильма?.. А там как раз отнеслись очень положительно. Мы с Квинихидзе ходили на ЦТ к главным начальникам. Одна теленачальница все меня допытывала:

– Александр Сергеевич, ну, почему у вас Яак Йоала в начале фильма поет одним голосом, а когда он по сюжету уже в двадцать первом веке, то другим? Голос у него меняется, становится каким-то хриплым…

– Так это уже другой человек! – объясняю. – Другой век, другая манера.

А в ответ слышу:

– Нет, так не пойдет!.. Пусть перепоет!

– Нельзя!..

– Тогда мы эту песню вырежем!

И две песни из картины вырезали. Слава богу, хоть фильм остался. Потом его пустили в эфир в новогодний вечер. Но не в одиннадцать часов, а в восемь, когда все либо едут в гости, либо готовят праздничный стол и до телевизора еще не добрались…

А потом фильм положили на «полку» лет на восемь. Потому что исполнитель главной роли Саша Годунов из Большого театра после гастролей остался за границей. А это приравнивали к предательству.

Вот «Кавказская пленница» как-то проскочила! Там ничего страшного не было. У Гайдая, правда, вырезали совершенно замечательный кусок, где Этуш играл в кителе «под Сталина». Меня, как композитора, напрямую это не касалось, только косвенно. Но все равно было обидно за Леню, вырезали много смешных реплик.

В фильме «Иван Васильевич меняет профессию» к музыке тоже не придирались. Вырезали опять только гайдаевские режиссерские находки.

Удивляюсь, как в «Бриллиантовой руке» проморгали песню «Остров невезения»!.. Эта песня была такая яркая по тексту – про «людей-дикарей», поэтому, наверное, и в голову никому не пришло, что кто-то решился бы так открыто «наезжать» на Советский Союз.

Однако у цензоров было столько придирок к режиссеру, что «Бриллиантовая рука» оказалась под угрозой закрытия. Но Гайдай не был бы Гайдаем, если бы не сделал ход конем. В конце фильма после надписи «Конец» он поставил документальный кадр… атомного взрыва! Цензоры схватились за голову: мало того, что в фильме – «криминальные песни», так еще и атомный взрыв!.. Надо убрать две песни, антисоветчину в диалогах!

Но режиссер упорно отказывался.

И тут одному Леониду небеса послали в помощь другого Леонида. Глава государства Леонид Ильич Брежнев попросил на воскресенье дать ему какую-нибудь новую комедию. Он был большим поклонником киноискусства, любил устраивать в выходной день маленькие домашние премьеры. Ему прислали «Бриллиантовую руку». Он хохотал на всю дачу, попросил прокрутить фильм еще раз, опять хохотал, а в понедельник позвонил в главк, поблагодарил и сказал: «Выпускайте скорее на экран, замечательная комедия!»

Пожелание генерального секретаря – закон. Через несколько дней киношное руководство предложило Гайдаю:

– Пусть все останется как есть, только убери этот проклятый взрыв!..

– Ладно, так и быть, – сказал Гайдай, – взрыв уберу…

И спасенный фильм вышел на экраны! Не придумай Леня этот отвлекающий момент в виде взрыва, еще неизвестно, чем бы закончились игры с цензорами…

По-моему, до сих пор в нашей стране никому не удалось сделать столь яркую и любимую народом эксцентрическую комедию.

Да, Гайдай был не только великим режиссером, но и великим комбинатором!

Вот так вокруг нас постоянно летали длинные ножницы и скальпели, норовившие что-нибудь любовно оттяпать. И это не проходило бесследно. На моей творческой кухне закипал бульон недовольства. Он бурлил, бурлил да и вылился однажды через край…

В середине семидесятых годов на две недели я ездил с группой в США от Союза кинематографии. Это была моя вторая поездка в Америку. Со многими достопримечательностями я уже был знаком, в частности, на самый верх статуи Свободы слазить успел.

В группе был и композитор Микаэл Таривердиев. Были еще режиссеры, операторы, актеры, но из музыкантов – мы вдвоем. Перед отъездом в Доме кино нам обстоятельно внушали, что можно делать в кишащей опасностями не очень дружественной Америке, а чего нельзя. Меня же интересовали проблемы иного характера. Потихоньку я выведывал у Таривердиева самое главное.

– Ты куришь? – спрашиваю. – Храпишь?

Он отвечает весело:

– И курю, и храплю!

– Тогда я с тобой в одном номере жить не буду! – говорю.

Рядом сидел какой-то мужчина.

– А я вот, – говорит, – не курю и не храплю!

– Очень хорошо, – обрадовался я, – будем вместе жить!

Он оказался руководителем группы. А тогда все руководители групп являлись сотрудниками КГБ. Но мой сосед оказался человеком хорошим.

В США у меня был приятель Джон Грациано, с которым я познакомился в предыдущую поездку и который приезжал потом ко мне в Москву. Он преподаватель русского и итальянского языков. По происхождению итальянец.

У своего руководителя группы я попросил разрешения сходить с Грациано в ресторан. А наша делегация должна была в это время присутствовать на каком-то приеме. Руководитель группы сказал мне:

– Возьмите своего Джона с собой, минут пятнадцать побудьте на приеме, а потом можете идти.

Мы так и сделали.

И на этом приеме Джон разговорился с какой-то негритянской семейной парой интеллигентного вида. Негр оказался… кинопродюсером и захотел послушать что-нибудь из моей музыки. Вот так придешь в какое-нибудь заведение и обязательно наткнешься на продюсера! И фамилия у него оказалась подходящая – Кэш. Что означает: наличные деньги.

Он пригласил меня на студию в Голливуде. Этих студий там – пруд пруди.

Я взял песню «Небо мое» в исполнении Валерия Ободзинского и «Бубен шамана», которую пела Алла Пугачева. Там очень интересно записан ритм, замечательно играет саксофон, гитара, вообще очень хорошие музыканты. «Небо мое» он послушал. Вижу, ему стало скучно. Я поставил вторую песню. Он включил звук на всю громкость, потом кому-то позвонил. Пришла очаровательная молодая негритянка – музыкальный редактор. Они посовещались, и мой приятель говорит мне:

– Ты знаешь, им очень понравилось, и музыка, и аранжировка, и музыканты! Они хотят заключить с тобой контракт. Для этого тебе надо прийти в понедельник.

А была пятница. В воскресенье же нам предстояло лететь к родным берегам. Кэш позвонил кому-то, а потом предложил нам встретиться в субботу и попросил, чтобы я взял с собой двух свидетелей.