Мартина - Януш Леон Вишневский

Мужчины

Недавно мы разговаривали с Магдой о Тео. Для меня он — явление. Столько в нем решимости, чтобы так без остатка отдаться чувству. Он верен себе, он романтичный, нежный, добрый, и этим своим отношением к любви как к святыне и самому важному в жизни напоминает мне героев Ремарка. Магда считает, что Тео просто нон-стоп под градусом, на какой-то химии, и что все это из-за светлых волос Ани, из-за ее больших и тяжелых грудей, и что это у него пройдет быстрее, чем кончится срок действия загранпаспорта. Сейчас они припаялись друг к другу обручальными кольцами, а когда кончится у них эта химия, пойдут искать ножовку.

Не знаю, откуда в Магде этот цинизм. Она не верит в любовь. Даже в любовь к Богу. Она считает, что религиозные люди — это те, кто не может смириться с неизбежностью ухода из этого мира, кто боится наказания за грехи. Вот они и прикидываются возлюбившими тот Высший суд, что ждет их после смерти. Я с ней на эти темы спорю постоянно. И безуспешно. Она считает, что нет таких мужчин, ради которых она захотела бы сменить макияж, а тем более страну. И что Тео — это наши-рявшийся любовью симпатичный инопланетянин, совершенно выпавший из нашего времени, идеальный аналог не только семейных препаратов типа wash'n'go, но и типично мужских препаратов типа fuck'n'go. Она знает об этом как от «домохозяек при деньгах» из своего бара, так и от «умников без денег» из университетского паба. А сама она просто приспосабливается к миру. И к препаратам тоже. Но это не настоящая Магда. Когда она не поддает, она впечатлительная и словно губка впитывает в себя все горести этого мира, склоняясь над каждой облезлой кошкой. В ней абсолютно нет цинизма, а если она и укрывается в нем, то пользуется им, как Диоген своей бочкой.

Потом мы сошлись на том, что в мужиках нас заводит главным образом ум, потому что только умный мужик может быть интересным, даже когда он потолстеет и облысеет. Хуже всего, когда у него пресс рельефнее, чем мозг. Тогда он даже хуже девиц, которые появляются в студенческих клубах, чтобы показать новую бижутерию в пупке и загар из солярия. Они достаточно умны, чтобы не прикидываться, что у них другие интересы. Кроме того, мужчина должен быть слегка сентиментален. Так, чтобы захотелось вместе с ним поплакать в темном кинозале. Или, допустим, перечислить все увиденные на прогулке цветы, или накупить шоколадных зайчиков к Пасхе. Или послушать Моцарта.

Пока я это говорила, Магда потихоньку выползала из своей бочки, все время кивая, а в конце сказала:

— Знаешь что, Мартина, сходи-ка ты как-нибудь в этом своем Щитно на озеро, поймай золотую рыбку. И тогда убедишься, что даже она не даст тебе такого мужика.

Войдет ли когда-нибудь польский деканат в объединенную Европу?

Если прав Реймонт, написавший, что сила человека измеряется количеством его недругов, то дамы из деканата — это сверхдержава. Мой отец считает, будто я не знаю, что говорю, поскольку еще не бывала в налоговой инспекции.

Вчера я была на территории сверхдержавы. Прибыла без визы, то есть как раз тогда, когда дамы из деканата пили утренний кофе и границы сверхдержавы, по идее, закрыты. Я пришла, потому что получила грант на трехмесячную стажировку на филологическом факультете Университета Кент в Кентербери в Англии в качестве поощрения за эссе о творчестве Оскара Уайльда, которое я написала на конкурс, организованный Британским советом. Сам декан поздравил меня, и ректор тоже, а Магда рассказывала об этом как о самом важном культурном событии в Польше со времени Нобелевской премии Шимборской. Только дамы из деканата ничего об этом не знали. Да и нужно мне было всего лишь пустяковое формальное подтверждение того, что университет согласен на мой выезд. Оно должно было быть написано по-английски и заверено всеми необходимыми печатями. Сначала, пока я пятнадцать минут стояла за деревянным барьером, я узнала о самых важных событиях, происходящих в трех польских телесериалах. Потом дамы плавно перешли на реалити-шоу. Я узнала, что в баре Эвелина выражалась как уличная девка, что по-настоящему красивая там только некая Доброслава и что «они своих дочерей никогда, и вообще». Когда они перешли к обсуждению длины юбки новой секретарши ректора, я дала знать о своем присутствии покашливанием. Ничего не изменилось. Я была для них даже не воздухом. Самое большее — вакуумом, причем без визы. Меня спас декан, который неожиданно вышел из своего кабинета. Увидев меня, улыбнулся и воскликнул:

— О, наша писательница! — И пошел по своим делам.

Дамы как по команде обернулись ко мне, а одна даже почувствовала себя обязанной спросить меня, чего я хочу. Я хотела слишком многого. Мне велели написать заявление на имя декана, принести свидетельство из британского совета и характеристику от куратора курса, перевести согласие на выезд на английский и прийти во вторник или в четверг, но не в следующий четверг, потому что у них тогда защита кандидатской. После чего спокойно вернулись к разговору о юбке секретарши. Я снова стала вакуумом.

Она выключила компьютер. Ей ничуть не стало лучше. Взяла стакан вина, включила Грехуту, села на диван и, завернувшись в одеяло, облокотилась на подушки. Она думала об Анджее.

Они договорились с половиной студентов из своей группы вечером готовиться к семинару у Бон Джови. Так они называли молодого американца, который читал им лекции по американской литературе. На кафедре английской филологии работали несколько таких одержимых странников, которые распрощались со своей налаженной жизнью в Штатах, в Австралии, в Соединенном Королевстве или в Ирландии и приехали в Польшу, чтобы «принять участие в новом оригинальном проекте своей жизни», как они это называли. Жили на съемных квартирах, ели в столовых, спали с польскими женщинами и проникались польской ментальностью. Бон Джови не производил впечатления осведомленного об этом проекте. Возможно, он даже не вполне осознавал, что он в Польше. Кто-то из группы как-то сказал, что Джови, в сущности, по барабану, где он живет. Важно одно: чтобы там была библиотека. Со своим мальчишеским чубом он выглядел лучше настоящего Бон Джови, он и на гитаре играл, и казалось, даже разбуди его ночью, начнет рассуждать об аналогиях между прозой Фолкнера и философией Юнга. Заинтересованная рассказами о нем, Магда как-то пришла на одну из его лекций, которая, в сущности, была беседой с аудиторией. Сидела молча, а после лекции, когда они ехали домой в автобусе, сказала со сладострастным смешком:

— Знаешь, Мартина, чего мне хочется? Высосать его мозг. В смысле и мозг тоже.

Семинар у Джови был чем-то вроде сражения, поэтому вечером к ней пришли все без исключения. Магда ушла на всю ночь, оставив комнату в ее распоряжение.

Анджей в тот вечер зашел случайно. С тех пор как футуристический фиолетовый агрегат из магазина, в котором он подрабатывал продавцом, оказался «самым сексуальным компьютером со времени изобретения счетов», Анджей взял шефство над ним и регулярно приходил что-то устанавливать. Благодаря ему ее «iMac» имел лучшее в городе программное обеспечение. Ее совершенно не интересовало, что он там делает. Ей было достаточно, когда он после всех манипуляций приглашал ее к компьютеру и возбужденно рассказывал, где надо кликнуть, что открыть и какие программы можно запустить в фоновом режиме.