Осенние каникулы - Василий Поветкин

пол — отвратительно. Убираться, пылесосить, выносить мусор — не просто отвратительно, но ещё и опасно. А потому я всегда встаю заранее, ведь пока все спят, можно спокойно и без суматохи собраться и уехать отсюда до следующего раза, когда память о Серёге, который *** (незаметно и некультурно уехал) раньше всех, остынет.

Мне пришло восемь пропущенных. Естественно, не от моей матери, звонил отец Митьки. Он всегда так поступает, когда сына нет дома. Этот человек (у меня подписан просто отец Митьки, имени не знаю) был осведомлён, что Митька тусуется в моей компании, а звонил мне, а не Саше и Владу, потому что мы жили не так далеко друг от друга. Вот вам и современные технологии, когда люди могут общаться с кем угодно откуда угодно, со всего белого света, но звонят только тем, кто живёт рядом.

После пропущенных звонков последовали сообщения. Но читать их я не стал — пока не до этого.

А что до Софьи — я ещё раз посмотрел на неё — она действительно очень красивая, но это, наверное, единственное, что можно про неё сказать, большего я узнать не успел. Проснётся она, как и остальные, не раньше десяти утра. Увидимся ли мы с ней ещё? Возможно, но скорее всего, сделаем вид, что друг друга не знаем, я — точно.

Одеваюсь. Достаю из-под кровати бутылку минералки, которую оставил для себя ещё в начале вечера. Это — важный эволюционный механизм, который, вполне вероятно, позволил мои предками выжить и произвести на свет меня. Я выпил восемь огромных глотков, закрыл бутылку и положил её на тёплое место, где только что спал. На тумбочке около кровати я оставил две сигареты из новой пачки, которую также осмотрительно припрятал в начале вечера. Софье они наверняка пригодятся.

Иду на кухню, здесь, конечно, сидит Саша, набирает что-то в телефоне и слушает, нет, не русский рэп, но саму Россию — Александра Башлачёва, поезд № 193.

Саша, кажется, вообще никогда не спит. Возможно, в детстве головой ударился, или ему просто не нравится спать, но сколько его помню — никогда не видел его спящим или дремлющим, он — любитель скинуть в 3:27 своё стихотворение, написанное в 3:26.

— Серёга, good morning (мы с Сашей и Владом учимся в русско-английском профиле, но это просто к слову. Я понятия не имею, зачем он сказал именно это, вышло неуместно и забавно), у тебя сигарет случайно не будет? У меня ещё ночью закончились, ничего не осталось.

Я завариваю дорогой чай (другого у Вани не существует), завариваю без сахара. Себе и Саше. Не знаю, сколько он здесь сидел — но чаю не пил.

— А что такое, Сашенька? Совсем без сигарет не можешь?

Лицо Саши сказало: «Да, не могу», глаза учуяли, что счастье где-то близко, а рот выдал что-то не вполне адекватное:

— Если не был, то никогда и не стал бы, но могу, хотя стал.

— Сигареты, конечно, есть, — я положил пачку на стол и проигнорировал психическую атаку Саши, — но давай сначала чай попьём.

Пить чай утром не менее важно, чем не пить его днём.

Теперь и лицо, и глаза, и рот Саши успокоились и вернулись к привычной жизни: веселой, хитрой и говорливой соответственно.

— Поеду я уже, Саша. Ты со мной?

— Не-е-е, я ещё останусь. Какие такие важные дела у тебя в субботу утром? — Саша наконец отложил телефон и выключил музыку.

— Здесь не быть. Домой приеду, отосплюсь, вещи соберу, а завтра — играть, денег нет совсем.

— Ну, играй-играй, нам ещё завтра в гараж надо.

Какой гараж, и почему нам туда надо — расскажу вам позже, собственно, в гараже. А пока, вот что — я сижу на кухне большого дома моего друга с Сашей. Мы пьём чай. Физически в тот момент я чувствовал себя разбитым, пожёванным, помятым и страшно уставшим. Но в целом всё было не так плохо.

Мы вышли на крыльцо, на улице, конечно, сырость и горизонтальный моросящий дождь.

После первой тяги, и Саша, и я, по-настоящему проснулись и посмотрели друг на друга заново. Вот, что делают сигареты. Курить — вредно, но это вы и так знаете.

— Серёга, — чуть нервно сказал Саша, — я недавно стихотворение написал, тебе ещё не показывал, — можно сейчас прочитаю?

Кое-что важно понимать: Сашу и Влада я знаю полтора года, они пришли в десятом классе. Мы сразу подружились, и я читал им свои стихи (и вам тоже покажу). До этого они читали или Маяковского, или слушали рэп, сами не писали. Саша заболел стихами и начал писать много и не очень хорошо, у Влада был иммунитет, и поэзия его не заразила. Ну, вы помните.

В вопросах стихов я слушал Н.А., а Саша меня. Вот такая несложная пищевая цепочка.

— Читай, конечно, — ответил я, хотя, как будто можно ответить как-то иначе. Стихи должны читаться и слушаться.

Саша начал читать. Позже он отправил мне их в сообщении, поэтому я предоставляю вам их оригинальный вариант.

В моей квартире погасло солнце.

Утро вечера не мудренее.

Я разбил всё, что не разобьётся,

Мысли — жалкие в пудре змеи.

Мою луну обходят волки,

И сам на диск кричу и плачу

Храню звезду на задней полке,

И свет на антресолях прячу.

И звёзд не сыплю больше в кофе,

К десерту небо не подам.

И грош — цена всех философий,

Что я сломал напополам.

В гостиной тёмной нет гостей,

Там непонятно чем дышу,

Я жду хороших новостей,

Вот только сам их не пишу.

Я пятый день в окно любуюсь,

Рассвета не было ещё,

Обидел солнце грязных улиц,

И до сих пор им не прощён.

Меня пытались ветры унести,

Пытались яд залить мне в душу,

Любезный враг, прошу, прости!

Себя прекрасно сам разрушил.

Ну, что скажете? И как мне самому надо было ответить?

— Давай так, Саша, — секунд через двадцать ответил я, — мне в целом понравилось. Стихи — это же всё-таки про эмоции, у тебя получилось вызвать какое-то… отчаяние, что ли.

— Неужели так плохо? — спросил Саша, хотя, вроде бы, он понял, что я не об этом.

— Нет, всё неплохо. Мудренее и в пудре змеи — отличная рифма. И мысль про новости красивая, избитая, но красивая.

— А что тогда? Тут я на глаголы рифмовал, но мы уже давно обсудили, что на глаголы можно, здесь по крайне мере не инфинитивы.

— Ну, смотри: какие-такие философии ты поломал? Почему ты