Моя сторона горы - Джин Грейгхэд Джордж

Сначала я срезал угол на одном конце веточки. Затем я взял еще одну ветку и заострил ее. Я срезал угол и на этой ветке, а потом связал оба угла веточек вместе полоской зеленой коры. Предполагалось, что получится крючок для ловли рыбы.

Согласно книге по выживанию на суше, которую я читал в Публичной библиотеке Нью-Йорка, так можно было сделать крючки самому. Затем я накопал червей. Я с трудом избавился от мха с помощью топора, прежде чем замерз. Не думал, что в середине мая будет так холодно, но ведь я никогда раньше не был в горах.

Это меня беспокоило, потому что для того, чтобы выжить, мне нужна была рыба, пока я не доберусь до горы прадеда, где начну делать ловушки и ловить зверей. Я исследовал ручей в поисках пищи. Пока я занимался этим, наткнулся на полусгнившее бревно. Тут я вспомнил о старых бревнах и о том, сколько насекомых живет в них.

Разрубив его топором, я нашел там личинку.

Я быстро привязал веревку к крючку, насадил личинку и пошел к ручью, чтобы найти хорошее место для рыбалки. Во всех книгах, что я читал, однозначно говорилось о местах обитания рыбы:

В этом ручье, похоже, не было стоячей воды. Мне казалось, что я прошел тысячу километров, пока не нашел заводи у пологого берега в тени свисающих над водой кустов. На самом деле место было не так далеко, как казалось, потому что я долго искал и ничего не находил. Я был уверен, что умру с голода.

Я присел на берег и закинул удочку, очень хотелось поймать рыбу. Одна рыба поможет мне, так как я читал о том, сколько можно от нее одной узнать. Изучив содержание ее желудка, я смогу понять, что едят другие рыбы, или использовать внутренние органы как наживку.

Личинка опустилась на дно ручья. Она закрутилась и замерла. Вдруг личинка снова ожила и завертелась кругами. Я сильно потянул удочку. Крючок разломился, и то, что я мог поймать, отправилось обратно спать.

Я чуть было не заплакал. Наживка ушла, крючок сломан, мне было холодно и страшно — все это сводило меня с ума. Я вырезал еще крючок, но на этот раз схитрил и связал его веревкой, а не корой. Я вернулся к бревну и, к счастью, нашел еще личинку. Я поспешил к заводи и вытащил форель прежде, чем понял, что у меня клюет.

Рыба билась, и я навалился на нее всем телом. Я старался не думать о том, что она может выскользнуть.

Я почистил ее, как это делает продавец в рыбном магазине, осмотрел ее желудок. Там оказалось пусто. Этот факт привел меня в ужас. Я тогда еще не знал, что пустой желудок означает то, что рыбы голодны и способны проглотить любую наживку. Однако в тот момент я ощущал себя полным неудачником. Грустный, я насадил на крючок внутренности рыбы, и еще до того как удочка коснулась дна, у меня начало клевать. Первая сорвалась, но я выудил другую. Я перестал рыбачить, когда поймал пять маленьких хороших форелей, и стал присматривать подходящее место для лагеря и костра.

Найти симпатичное местечко вдоль ручья было нетрудно. Я выбрал место за мшистой скалой, окруженной тсугами.

Прежде чем начать готовить, я решил сделать кровать: срезал несколько сучков для матраса, потом собрал опавшие веточки у камня и накрыл их ветвями тсуги. Получилось что-то вроде тента. Я забрался внутрь, прилег. Я чувствовал себя одиноким, затерянным и взволнованным.

Но нет, это только начало! Я находился на северо-восточной стороне горы.

Стемнело рано и резко стало холодно. Видя, как на меня ложатся тени, я судорожно носился, собирая хворост.

Это единственное, что я делал с того момента и до рассвета, потому что помнил, что самое сухое дерево в лесу — это сухие веточки на деревьях. Я собрал их несметное количество. Должно быть, они до сих пор там, потому что костер я так и не развел.

Одни искры, искры, искры. Я даже осыпал трут искрами. Он загорелся, но не больше. Я дул на него, дышал, прикрывай его руками, но как только начинал подсовывать веточки, все потухало.

Затем стало слишком темно, чтобы что-либо увидеть. Я ударял кремнем по огниву, хоть и не видел трута. Наконец, я сдался и залез под свой тент из тсуги, голодный, холодный и несчастный.

Я могу рассказать о своей первой ночи в лесу, хотя мне до сих пор стыдно, что был так глуп, напутан, и ненавижу то, что мне приходится это признавать.

Я сделал кровать из тсуги прямо в долине ручья, куда задувал холодный ветер с вершины горы.

Лучше бы я сделал ее с другой стороны валуна, но не догадался. Я был прямо на пути холодных ветров, разрывающих долину. Не хватало веток тсуги для подстилки. Было холодно и мокро. Я снял несколько веток с крыши и положил под себя, но замерзли плечи. Я свернулся калачиком и почти заснул, когда услышал козодоя. Если вы хоть раз были в полутора метрах от козодоя, вы поймете, почему я так и не смог сомкнуть глаз. Эти птицы просто оглушительны!

Что ж, в любом случае так прошла вся ночь. Не думаю, что проспал и пятнадцати минут. Мне было так страшно и я так устал, что аж в горле пересохло. Хотелось пить, но я не решатся пойти к ручью из-за страха оступиться, упасть и намокнуть. Поэтому я сел, трясясь и дрожа, и, если можно так сказать, слегка всплакнул.

К счастью, у солнца есть замечательная, волшебная привычка — вставать по утрам. Когда небо прояснилось, когда проснулись птицы, я знал, что больше никогда не увижу ничего более прекрасного, чем восход солнца.

У меня тут же поднялось настроение, и я отправился к магистрали. Каким-то образом я чувствовал, что если буду ближе к дороге, то все будет хорошо.

Я взобрался на холм и остановился. Я увидел дом. Теплый и уютный, с дымом, идущим из трубы, и светом в окнах и всего лишь в тридцати метрах от моего несчастного лагеря.

Не думая о гордости, я спустился с холма и постучал в дверь. Открыл приятный старичок. Я выпалил ему все в одном предложении, а потом добавил:

— И вот, можно ли мне приготовить рыбу тут, потому что я не ел целую вечность.

Он усмехнулся, провел рукой по щетине и взял рыбу. Она была готова, прежде чем я успел узнать его имя.

Когда я спросил его, он сказал что-то вроде Билл и еще что-то, но не услышал его фамилии, потому что заснул в кресле-качалке, которое стояло за большой горячей плитой в кухне.