Золотая империя - Шеннон Чакраборти

Это задело его за живое: глумливая ухмылка мигом сошла с лица Аэшмы. Все как всегда: Манижа знала слабости ифрита не хуже, чем он знал ее секреты.

– Твой Афшин не заслуживает таких способностей, – не сдержался он. – Первый дэв за тысячи лет, освобожденный от проклятия Сулеймана – вспыльчивый, до зубов вооруженный глупец. С тем же успехом ты могла бы наградить такими способностями бешеную дворнягу.

Подобное сравнение не пришлось Маниже по душе – неповиновение и без того слишком явно начинало прорываться из-под слепой преданности, которая всегда так устраивала ее в Даре.

Но она продолжала стоять на своем:

– Если и ты хочешь получить способности Дары, то прекращай сотрясать воздух бессмысленными угрозами и помоги мне вернуть печать Сулеймана. Иначе мне не освободить тебя от проклятия.

– Как это кстати.

– Не поняла?

Он опустил глаза, чтобы вперить в нее взглядом.

– Я сказал, что все это очень кстати, – повторил он с обвинением в голосе. – Я поддерживаю тебя вот уже несколько десятилетий и рассчитываю на твою помощь, но у тебя все время находятся оправдания. Все это очень печально, бану Нахида. Заставляет задуматься, в самом ли деле ты способна избавить нас от проклятия Сулеймана.

Манижа старательно сохраняла невозмутимое выражение лица.

– Это ты обратился ко мне за помощью, – напомнила она. – Я никогда не скрывала, что мне понадобится кольцо. И мне казалось, ты видел достаточно, чтобы понимать, на что я способна.

– Да, это так. Поэтому мысль о том, что ты можешь освоить еще и мою магию, не внушает мне восторга. Особенно если речь по-прежнему идет о призрачных обещаниях некой будущей свободы. Если ты хочешь, чтобы я научил тебя магии крови, взамен мне понадобится нечто куда более осязаемое.

Осязаемое. Манижа вся подобралась. Она потеряла уже так много, и то немногое, что еще оставалось, было ей слишком дорого.

– Чего ты хочешь?

Губы ифрита вновь скривились в ледяной ухмылке, когда он обвел взглядом Дэвабад, и азарт в этом взгляде заставил ее не на шутку встревожиться.

– Я ведь каждый день вспоминаю то утро. Как бушевала магия, обжигая воздух, и ревела в моей голове. Я не испытывал ничего подобного с тех пор, как Анахид выдернула этот остров из озера. – Он ласково провел пальцами по парапету. – Ничто не сравнится с магией Нахид, не так ли? Руки Нахид возвели этот город, а сколько жизней они спасли, и не счесть. Одной капли их крови достаточно, чтобы убить ифрита. А жизнь Нахиды… Только представь, что можно с ней сделать. – Аэшма не просто вонзил в нее нож, но и прокрутил его. – И что с ней уже сделано.

Тут Манижа, не удержавшись, вздрогнула от внезапно нахлынувших воспоминаний. Запах обгоревшей плоти и липкая кровь на ее коже. Огни города словно исчезли, сменившись выжженной равниной и затянутым дымом небом – тусклый цвет отражался в пустых, невидящих глазах ее брата. Рустам умер с выражением легкого изумления на лице, и это зрелище разбило последнее, что оставалось от сердца Манижи, напомнив ей о мальчишке, которым он был когда-то. Брат и сестра, слишком рано потерявшие невинность, вместе прошли через все испытания, только чтобы в конце пути их все равно разлучили друг с другом.

– Говори прямо.

– Мне нужна твоя дочь, – чеканно произнес Аэшма, отбросив всякое лукавство. – А тебе, после ее предательства, нужно от нее избавиться.

Предательство. Интересное заявление из уст ифрита. Но он не видел дрожащей молодой женщины в изодранном, окровавленном платье. Не смотрел в перепуганные, до боли знакомые глаза.

Она предала тебя. Нет, Нари поступила даже хуже, обманув ее ловкостью рук, более уместной для низкородной шафитской воровки, нежели для Нахиды и целительницы. Но Манижа могла бы ей это простить, да и простила бы, забери Нари кольцо себе. Видит Создатель: не ей судить другую женщину за ее амбиции.

Но нет… Нари поступила иначе: она отдала кольцо – и не кому-нибудь, а Кахтани. Сыну короля, тиранившего Манижу, короля, отнявшего у нее какие-либо шансы на счастье и вбившего последний клин между ней и ее братом.

Этого Манижа простить не могла.

Аэшма заговорил снова, возможно, почуяв сомнение в затянувшейся паузе.

– Тебе нужно сделать выбор, Манижа, – предупредил он угрожающе низким голосом. – Твой Бич одержим девчонкой. Если ей хватило ума, чтобы перехитрить тебя, устоит ли, по-твоему, этот влюбленный кретин, если она решит сыграть на его чувствах?

Едва ли. Манижа не ответила, по-прежнему устремляя взгляд за горизонт.

– Но я и Визареш могли бы научить тебя такому… – Аэшма наклонился ближе. – Тебе больше никогда не придется беспокоиться о верности Дараявахауша. О чьей угодно верности. Но – за определенную цену.

Прежде чем она успела ответить, взгляд Манижи зацепился за какое-то свечение: огненный осколок солнца показался из-за восточных гор, и его лучи застали ее врасплох. Обычно восход в Дэвабаде был не таким ярким, защитная магия отгораживала от него настоящее небо. Но встревожил Манижу не только яркий солнечный свет, а встречающая его тишина.

В Великом храме не били барабаны, джинны не зазывали на азан, и эта безмолвная встреча восходящего солнца вселила в нее больше ужаса, чем кровь, накапавшая с ее незаживающего пальца. Но барабанный бой и призывы к молитве не смолкали никогда: они были вплетены в саму ткань времени Дэвабада.

Пока нашествие Манижи не разорвало эту ткань в клочья. Дэвабад был ее родиной, ее ответственностью, и она вырвала у него сердце. И значит, теперь она была обязана вылечить его.

Любой ценой.

Она закрыла глаза. Манижа не молилась с тех пор, как увидела двух джиннов-разведчиков, истекающих кровью на обледеневшей земле Северного Дэвастана, умирая от разработанного ею яда. Она отстаивала свой план перед Дарой, она пошла в наступление и погрузила Дэвабад в хаос. Но ни разу за все это время она не молилась. Ей казалось, этот мост она уже сожгла.

Манижа знала, что и сейчас Создатель ей не поможет. Но она не видела другого выхода: она проложила эту тропу и не могла с нее сойти, даже если к концу пути от нее самой ничего не останется.

Она старалась говорить так, чтобы голос не дрожал – Манижа не хотела показывать ифриту свою боль.

– Я могу дать тебе ее имя. Ее истинное имя. Имя, которым нарек ее отец.

Однажды в детстве, в последнем сиротском приюте, согласившемся принять Нари, она повстречала сказочника.

Это было в айт – жаркий, суматошный, но один из редких радостных дней для таких детей, как она, потому что каирские богачи охотнее заботились о сиротах в эти праздничные дни, когда так диктовала им их вера. Когда она, в новом красивом платье, расшитом голубыми лилиями, уже набила живот сладостями и сдобным печеньем с начинками, в дымке сахара и послеполуденного зноя возник сказочник, и вскоре мерные звуки его голоса убаюкали собравшихся вокруг него детей, и их сморило снами о далеких странах и захватывающих приключениях.