Черная кость. Книга 1. Князь-волхв - Руслан Мельников

Именно это оружие пилигрим намеревался использовать против рыцарского меча. Веревку бенедиктинец придерживал левой рукой. В правой сжимал рукоять раздвоенного кинжала.

Расстояние между противниками сокращалось. Монах уперся спиной в рогатки. Бычий рыцарь поднял клинок, намереваясь одним ударом покончить с опасным богомольцем. Не вышло.

Резким боковым взмахом справа бенедиктинец метнул кинжал-крюк в ноги противнику. Веревка с грузом на конце захлестнула лодыжки рыцаря. Темная сталь звякнула о блестящие поножи. Крюк, словно коготь, зацепился за позолоченную шпору.

Тяжелый длинный меч так и не дотянулся до монашеского куколя. Клирик дернул веревку на себя. Дощатый настил ушел из-под ног рыцаря, и тот рухнул навзничь. Затылок, не защищенный шлемом, глухо стукнулся о сухое дерево.

Зловещая фигура в черной монашеской рясе коршуном налетела на обмякшего мечника. Стремительный удар под правое запястье — и малопригодный для ближнего боя меч выскользнул из ослабевших пальцев.

Поверженный рыцарь успел, правда, левой рукой рвануть из-за пояса мизерикордию, но ловкий противник вовремя перехватил и ее. Руку с кинжалом милосердия, целившим под черный капюшон, он быстро, в одно движение, и отнюдь не милосердно преломил о подставленное колено. Хрустнула кость. Звякнула выпавшая мизерикордия. Громкий крик огласил окрестности.

Бенедиктинец рывком перекатил орущего рыцаря со спины на живот. Затем, оттянув ворот кольчуги, нанес короткий и не то чтобы очень сильный, не удар даже — тычок твердыми, как железо, пальцами. Пальцы ткнули под шею — в верхнюю часть хребта. В особую, неведомую непосвященным точку промеж позвонков.

Позвоночные диски шевельнулись и чуть сдвинулись. Чуть-чуть, самую малость. Крик оборвался.

Нет, бычий рыцарь не был мертв. Пока — нет. Скованный, обездвиженный и потерявший всякую чувствительность, он прекрасно видел и слышал все происходившее вокруг, но не мог при этом пошевелить хотя бы мизинцем. Да что там пошевелить — он не мог сейчас даже стонать. Дышать в полную грудь не было сил. Рыцарь лишь жадно ловил воздух мелкими-мелкими глотками.

Задерживаться над парализованным противником монах-убийца не стал. Подхватив свой крюкастый кинжал, он метнулся на стук копыт.

Это мальчишка-оруженосец, выйдя наконец из оцепенения, вскочил на неоседланного господского коня. Юнец решил не испытывать судьбу в единоборстве с нечистью, каким-то чудом облачившейся в монашескую рясу. Ибо только нечисть, но никак не обычный человек, способна была сотворить то, что было сотворено.

Вцепившись в пышную белую гриву, оруженосец отчаянно колотил пятками по конским бокам. Рослый жеребец зарысил, набирая скорость, перешел в галоп… Скакун, привыкший к острым шпорам, жесткой узде и более крепкой руке, разгонялся неохотно. Но все же разгонялся. Однако и демон в черной рясе никого не собирался отпускать живым с речной заставы.

Безжалостный пилигрим не только дрался, но и бегал так, как недоступно человеку из плоти и крови. Оглянувшись, оруженосец в ужасе увидел, что пеший пилигрим нагоняет его — скачущего на коне! Черная фигура словно летела над землей. Ноги монаха мелькали так, что трудно было уследить. Широкая ряса развевалась, подобно крыльям. Веревка от крюка-кинжала, будто хвост, волочилась сзади.

Порывом встречного ветра с головы преследователя сорвало капюшон. Под монашеским куколем открылось чужое, нехристианское лицо. Плоское, желтое, с маленькими злыми щелочками глаз.

Перепуганный оруженосец заорал в самое ухо коня, зарылся лицом в гриву, не желая больше смотреть. Преследователь же, не останавливаясь и не сбавляя скорости, рывком подтянул веревочный хвост, взмахнул рукой…

Крюкастый кинжал полетел вдогонку всаднику.

Беглец ощутил хлесткий удар по левому плечу. Перед глазами мелькнула черная веревка… И — изгиб темного металла. А в следующий миг заточенный с внутренней стороны крюк серпом полоснул по незащищенному горлу.

Юный оруженосец, которому не суждено было стать рыцарем, не успел даже всхрипнуть. Пальцы судорожно вцепились в гриву. Натянулась, как струна на лютне, веревка в руке монаха.

И крюк срезал, сорвал.

Голову. Целиком.

Отделенная от тела, она мячиком… комком волос… растрепанным клубком шерсти отлетела в сторону.

Мгновение, два или три обезглавленный наездник еще каким-то чудом удерживался на голой спине жеребца, брызжа кровавым фонтаном. Потом безжизненное тело оруженосца соскользнуло наземь.

Белый рыцарский конь в алых пятнах человеческой крови ошалело мчался дальше уже без всадника и без понуканий.

* * *

За жеребцом желтолицый иноземец в черной бенедиктинской рясе гнаться не стал. Вновь накинув на голову капюшон, подняв с земли окровавленный крюк-кинжал и намотав на руку веревку, он неспешно возвращался к мосту. По пути пилигрим собрал и вложил в потаенный кармашек метательные звездочки. Затем спрятал в ножны-посох короткий меч из темной стали. Лишь после этого он склонился над обездвиженным рыцарем.

Вслух черный монах не произнес ни слова. Слова сейчас были не нужны. Монах просто смотрел в лицо беспомощного пленника. Смотрел долго, молча, пытливо, не моргая. Ломая волю гипнотизирующим взглядом змеи.

Однако на поверженного рыцаря смотрел не только он. Не он один. Через узкие глазки-щелочки, едва различимые в тени капюшона, из невообразимой дали взирали и другие глаза. Чьи-то. Невесть чьи. Колдовские. Чародейские. Давящие. Перемалывающие.

Неумолимый взгляд ИНЫХ глаз становился все более отчетливым и явственным. ИНОЙ взгляд постепенно заполнял глаза человека в рясе, глаза-посредники, лишь переносившие сюда, в это «здесь» и в это «сейчас» взор истинного ХОЗЯИНА.

Взгляд неведомого колдуна — сильного и могущественного — проникал глубоко в душу и мозг бычьего рыцаря. Взгляд пронзал сердце и забирался под череп. Взгляд буравил насквозь, бесцеремонно ощупывал потаенные уголки разума и настырно ворошил память. Взгляд ГОВОРИЛ. Взгляд ВОПРОШАЛ. Один только всепроникающий взгляд. И было… это непостижимо, необъяснимо, но все-таки было ясно, о чем спрашивал тяжелый колдовской взгляд из неведомого далека. И не было ни сил, ни возможности ему противиться.

«Где?»

Безмолвный голос, неслышная речь. Особая речь, состоящая не из слов и даже не из образов, не знающая языков, звуков и жестов, но понятная обоим — и тому, кто спрашивал, и тому, кому надлежало отвечать на вопросы. И кто не отвечать не мог.

Ибо невозможно было не ответить на те вопросы, что задавались ТАК.

«Где спрятана Кость? Черная Кость?»

И не нужно было толмачей, чтобы переводить вопросы. Нужно было только мысленно выстраивать ответы. Честные ответы. Потому что сейчас других не дано. Не время и не место потому что сейчас для других.

«Не знаю. Не понимаю».

Рыцарь с бычьим гербом на нагрудной котте не лгал и ничего не скрывал. В ТАКОЙ беседе нет места ни лжи, ни скрытности. Он действительно не знал, и он в самом деле не понимал, о чем идет речь… о чем течет мысль. О чем его вопрошают ИНЫЕ глаза.