Воин Древнего мира - Брайан Ламли

– И, Имтра…

– Ваше Высочество?

– Пока мы ждем, ты, может быть, подумаешь о значении моего видения?

– Да, Ваше Высочество, – покорно поклонился маг.

– И 6 значении твоего, – добавила она, пронзая его своим взглядом. – Каким бы оно ни было…

Когда царица отвернулась и вошла в роскошный, наполненный благовониями шатер, Имтра поклонился в последний раз и поежился, почувствовав, как от вечерней прохлады начинают ныть его старые кости.

Ему следует подумать о значение его видения? А нужно ли, ведь посыльный, который должен появиться в лагере в самом скором времени, все расскажет? Как предполагал старик, новости не особо его обрадуют.

Маг отвернулся от шатра Аштарты и отправился к своему шатру, гораздо менее впечатляющему – низкому и черному, укрепленному на четырех шестах. На нем были вышиты серебряными нитями астрологические символы, а по углам висели черные кисточки.

Наверное, Имтре стоило бы поработать с камнем видений. Не исключено, что маг мог бы что-то рассмотреть в нем, правда, сам Имтра сомневался в этом.

Глаза старика уже не могли мгновенно распознать мистические образы. Что же касается видения в пруду, то маг мог дать ему только самое очевидное объяснение.

Да, он видел Кхайя. Полководец лежал на спине, на черном погребальном ложе, а голубые клубы пара поднимались вверх от семи курительниц, окружающих его. Колдуны в странных головных уборах, украшенных рогами, монотонно пели, совершая траурную церемонию. Это был такой же древний ритуал, как само время, сохранившийся с доисторических времен, когда еще не существовало ни Кемета, ни Куша, ни Тира, ни Нубии, когда первые племена людей пришли с юго-востока, чтобы поселиться в плодородной долине Нила. Этот обряд был известен потерявшимся во времени жрецам ледяного культа из первобытной Хриссы, а также повелителям Лемурии – существам с вытянутыми головами, чья кровь, как ходили слухи, текла в венах фараонов Кемета. Его также знали и практиковали в легендарной Атлантиде.

Имтра тут же узнал этот ритуал, хотя тот и не использовался в Куше. Это был обряд, при помощи которого жители Кемета отправляли Ка[1]в следующий мир. Но грудь Кхайя медленно вздымалась и поднималась, а поэтому Имтра точно знал, что молодой полководец еще не умер!

Почти в двухстах милях от Имтры и в нескольких милях к западу от Нила, за обширной голой саванной, за болотами и лесом, где теперь были срублены или вырваны с корнем все деревья, а трава почернела, фараон Хасатут построил Асорбес, город-крепость, окруженный огромными стенами.

Сердцем города была золотая пирамида, почти полностью построенная. Ее основание занимало площадь в двадцать три акра. Пирамиду соорудили из пятнадцати миллионов тонн желтого камня. Она вздымалась ввысь почти на шестьсот футов. Когда ее разрушат, обломки будут разбросаны на много миль. Часть их даже переправят по реке почти на триста миль вниз и используют для меньшего памятника, который потом назовут «великой пирамидой» и одним из семи чудес света. Пирамиде Хасатута не суждено было простоять века, но если бы такое случилось, несомненно, ее назвали бы самым первым из чудес света.

Асорбес располагался в центре всех земель, принадлежавших фараону – в недалеком прошлом они включали всю дельту и долину Нила от Средиземного моря до четвертого порога и от Красного моря до болот и лесов на западе. Асорбес был огромным городом и, до недавнего времени, неприступным. От возродившихся горных племен Куша страну Хасатута отделяли кишащие крокодилами болота. Когда-то фараон взял в рабство несколько тысяч кушитов из горных племен для строительства своего города-крепости и пирамиды. От непосильного труда они умирали один за другим, а фараон всеми доступными средствами пытался уничтожить их соплеменников, оставшихся на свободе. Теперь в Асорбесе кушитов осталось совсем немного, потому что они отказались рожать детей в рабстве у фараона и в конце концов почти все погибли от непосильного труда. Но в их жилах текла кровь гордой и неистовой расы, поэтому цари и кандассы Куша не собирались успокаиваться, пока бьющиеся в агонии призраки их соплеменников взывали к отмщению.

Теперь саванна была голой землей, по которой, казалось, прошлись бритвой. Ничего не осталось от лесов. Болота к западу от города высохли. Половина армии Куша держала город в осаде, ожидая приказов Аштарты. Однако воины не проявляли радости, наоборот, лица их были мрачными. В час триумфа их полководца Кхайя выкрали враги. Его схватили и тайно доставили в Асорбес черные маги Кемета. Второй полководец, друг Кхайя, Манек Тотак, попытался заключить сделку с Хасатутом и выторговать жизнь Кхайя. Фараон поставил условие: мир в обмен на свободу молодого полководца.

Манек Тотак, действуя на свой страх и риск, принял это предложение, но когда Кхайя спустили со стен Асорбеса, все увидели, что полководца поразила странная болезнь. Он не умер, но в то же время казался безжизненным.

Тем не менее фараон выполнил свою часть сделки, поэтому Манек Тотак тут же приказал армии Куша снять осаду Асорбеса. Зная о любви Аштарты к Кхайю, он приказал немедленно доставить пораженного неведомой болезнью Кхайя в Куш. Однако Манек переоценил свою власть в отношении племен, находившихся ранее под командованием Кхайя, в особенности – нубийцев. Их предводители отказались снять осаду города и остались ждать решения Аштарты.

Несомненно, кандасса посчитает себя обязанной принять условия, о которых договорился Манек Тотак, а если нет… Легионы Кхайя Ибизина будут ждать там, под стенами Асорбеса, пока гонцы не привезут им приказ самой царицы. Если она прикажет заключить мир – тогда они отступят, хотя и с большой неохотой.

Но если она велит продолжать войну…

* * *

Манек Тотак промчался много миль по высохшим болотам и вырубленным лесам. Полководец спешил на запад в сопровождении пятидесяти воинов. Они ехали по пустыне, где еще недавно цвела саванна. Сам Манек находился в колеснице рядом с одним из своих ближайших помощников. Сзади следовали его воины верхом на низкорослых лошадях. Они следили за повозкой, где на груде мягких шкур и кусков материи неподвижно лежал Кхай Ибизин, издали напоминавший восковую статую. Он никак не реагировал на покачивания и толчки повозки, несущейся по неровной земле.

Манек оставил восемьдесят тысяч своих воинов во временном лагере в миле или около того от мертвого леса, на просеке, окруженной высохшими и поломанными деревьями. Большая часть воинов приехала на повозках, в которые были впряжены лошади, некоторые – на колесницах, а остальные пришли пешком.

Только малая часть их прискакала верхом на низкорослых горных лошадках. Манек оставил всех их в лагере ждать своего возвращения. Полководец выбрал пятьдесят человек и вместе с ними и повозкой, на которой лежал бесчувственный Кхай, отправился к лагерю царицы. Он послал вперед всадника, чтобы предупредить кандассу о своем приближении и подготовить к тому потрясению, которое ей предстоит испытать. Война с Кеметом была почти выиграна, но полководец Кхай потерян.