Тайна дома Морелли - Маленка Рамос

Все эти случайные мысли крутились в голове у Кэтрин, пока она сидела у себя на деревянной веранде в кресле-качалке, попивая чай, и машинально смотрела на машины, проезжавшие мимо одна за другой. В то утро люди казались ей нервными, и этому было объяснение. Несколько дней назад умерла девочка из семьи Морелли: Кэтрин рассказал про это Томми, помощник шерифа, когда проходил мимо ее дома. Она даже побывала на мессе, которую преподобный Роберт Маркусо служил за упокой души малышки, и побывала на собрании, организованном мэром, где собирали пожертвования в пользу семьи сестер Морелли, а вместе с ними – целый урожай цветов и венков. Разумеется, ей то и дело задавали досужие вопросы: «Кэтрин, ты наверняка что-нибудь знаешь. Ты же ясновидящая»; «Что говорят карты?»; «Как ты думаешь, у нее был шанс выжить? Могло ли произойти чудо?»

Можно подумать, все так просто. Она не любила сочинять сказки, и уж тем более не лечила лейкемию. Она всего лишь раскладывала карты, и те разговаривали с ней, вот и все. Она могла дать кое-какие советы, когда кому-нибудь из соседей требовалась ее маленькая помощь, но терпеть не могла лгать или преувеличивать свою силу. Она не была колдуньей и не обладала даром ясновидения или предсказания. Карты были ее ремеслом…

Сейчас, сидя в одиночестве на сосновой веранде своего дома, она любовалась домиками и изящным церковным шпилем, возвышавшимся позади них. День выдался на удивление холодным: тонкая хлопчатобумажная куртка едва согревала Кэтрин. Она потопала ногами, обутыми в закрытые тапочки, и вернулась в дом. Несколько секунд молча стояла, осматривая гостиную, маленький транзистор на телевизоре, подушки, обвязанные крючком, картины, развешанные по стенам. Наконец домашнее тепло проникло в тело. Она бегло взглянула на камин, на аккуратно сложенные дрова, заготовленные к вечеру. Пахло лавандой. На журнальном столике полукругом стояли портреты в рамках. Была там и прелестная фотография: они с Лоррейн на качелях в саду позади дома. Кэтрин взяла фото со столика и провела кончиком пальца по лицу подруги. Лоррейн носила распущенные волосы, гриву средней длины орехового цвета, которую лихо зачесывала набок. У нее было продолговатое лицо, всегда нарумяненные щеки, губы она красила яркой помадой. Когда Кэтрин видела Лоррейн в последний раз? Обычно они не виделись максимум два дня. Она машинально набрала номер телефона, все еще держа в руках фотографию и испытывая приступ необъяснимой тревоги, настолько острой, что не могла вспомнить, чувствовала ли когда-либо прежде нечто подобное. Номер не отвечал. Может, Лоррейн приболела? Надо одеться и поскорее ее навестить.

Она подошла к крыльцу Лоррейн в двенадцать часов дня. Дом располагался всего в квартале от ее дома, но для Кэтрин преодолеть такое расстояние было все равно что пересечь лес в снежную бурю. В то утро ноги болели сильнее обычного, и даже трость не помогала избавиться от судорог. Она поднялась на три ступеньки, держась за деревянные перила, и несколько раз нажала на звонок. Никто не открывал. Она вспомнила, что обычно Лоррейн прятала ключ под половичком на тот случай, если вдруг потеряет ключи или уедет в Торонто навестить сестру и Кэтрин придет полить цветы. Она подошла к окну, силясь что-нибудь разглядеть сквозь полупрозрачные занавески. Спальня подруги располагалась почти напротив двери, и она ожидала увидеть свет, который бы указывал на то, что Лоррейн больна и спит. Но света не было. Она с усилием наклонилась, пошарила рукой под половичком и нашла ключ. Вытерла лоб платком и отперла дверь. Сразу же за дверью стояла удушающая жара. Казалось, отопление несколько дней работало в полную силу. Перепад температур был почти сокрушительным.

– Лоррейн, – позвала она, тяжело вваливаясь в гостиную, – ты дома? Я звонила в дверь, но ты не открыла. Это я, Кэтрин, – добавила она.

В следующую секунду любопытство сменил ужас. Она не в силах была отвести глаз от увиденного, а сердце забилось так, что казалось, вот-вот разорвется. Тело Лоррейн висело на одной из потолочных балок, широко открытые глаза вылезли из орбит, голова склонилась набок, а язык вывалился наружу. На ней была ночная рубашка в зеленый цветочек, одна тапка лежала на полу, а другая кое-как держалась на правой ноге.

Старуху охватила паника, но она не могла сдвинуться с места. Сделала шаг назад и ударилась затылком о полку, так что стоящие на ней книги с грохотом посыпались на пол. Она закричала – громко, испуганно, отчаянно:

– Лоррейн, ради всего святого! Лоррейн!

Она задыхалась. Затем поднесла руку ко рту, будто бы желая заглушить собственные вопли и унять страх.

Подошла к висящему телу. Несколько мгновений ей казалось, что ее сейчас хватит инфаркт, что час ее пробил. К горлу подкатывала тошнота, а грудь сдавила такая острая боль, что Кэтрин согнулась пополам.

– Боже, – простонала она. – Боже мой!

Одеревеневшие синеватые ноги Лоррейн уже начали опухать. В правой руке она сжимала открытый тюбик красной губной помады. Что это, зачем? Кэтрин мутило. Она нащупала позади себя кресло и грузно в него опустилась. Это было мучительно, невыносимо. Только бы не отключиться, не потерять сознание. Она обернулась, увидела собственное отражение в зеркале на изящном трюмо и чуть не умерла от страха.

– Как же это… Бог мой…

Прямо на зеркальной поверхности красовалась надпись цвета свежей крови:

В тот миг, когда шею Лоррейн высвобождали из смертельных объятий телефонного провода, а вокруг Кэтрин Вудс толпились медики, тщетно пытаясь ее успокоить, Джим Аллен сидел на веранде своего дома, попивая пиво и покачиваясь в кресле-качалке. По части работы утро выдалось исключительно плодотворным. Он исписал двадцать страниц и готов был в том же ритме проработать остаток дня. Услышав издалека вой сирены, он задумался. Что это может быть? Последние дни выдались для Пойнт-Спирита не слишком веселыми, и ситуация в целом, а также невольные мысли о том, как переживут три несчастные женщины смерть девочки, угнетали Джима. В этом забытом Богом городке он прожил всего два месяца, но уже чувствовал себя своим. Именно об этом предупреждал его Ларри, литературный агент, когда он только еще задумался об уединении и собирался снять домик: вряд ли у него получится жить вдали от людей и стать отшельником.

– Люди в маленьких городках, Джим, ужасные педанты, – рассуждал Ларри. – Я не имею в виду, что они лезут в чужие дела или всех поголовно осуждают, но пойми, невозможно снять дом в городишке с двумя тысячами жителей и ни с кем из них не познакомиться, не сблизиться, ну, ты меня понимаешь. Сходи в бар, потусуйся с людьми, будь приветлив с ними.

– Какого черта, Ларри? Я собираюсь писать роман, а не тусоваться.

Ларри закатил глаза.

– Я все понимаю, но это тебе не чертова столица. Ищешь спокойствия? Перемен? Отлично. Но не вздумай прятаться от людей, как какой-нибудь столичный пижон. Ты им сразу не понравишься, а тебе там жить целых шесть месяцев. Пойми, Джим: ты для них не автор детских книжек, которому приспичило написать роман для взрослых и для этого понадобился покой. Ты – выскочка, который черт знает что о себе вообразил и не желает знаться с деревенщиной. Им только повод дай – и они запросто испортят чужаку жизнь. Уж поверь мне, приятель, я знаю, про что говорю.