Золотая дева - Виктор Снежен

— На частный сектор — художников, они любят по огородам рисовать. И молодёжь. Кто там из молодых? Давайте списки ваши…

— Ещё четырнадцать человек на сайте регистрировались. Все солидные…

— Ах, солидные… Так, Жиганова Мария, 19 лет, литературная студия «Золотое перо»… Вы возраст смотрите, а не регалии, они вам напридумают солидностей до небес… Щербаков… 28 лет, союз художников, так… Романов Вениамин, 21 год, литературная студия… так, Асланбек… Что ещё за Асланбек такой? Где имя, фамилия, год рождения?

— Ой, это же блогер известный! У него на ютубе популярный канал…

— ФИО возьмите у этого Асланбека. Это он на ютубе популярный, а у нас просто гость. В общем, девочки, всю молодёжь — к частникам.

— А там ещё с палатками приехали из Щёкинского района! У них ролевая игра историческая, и бумаги есть…

— Щёкинские пусть за воротами пока ждут. И всем на руки — Положение и инструкции. Чтобы все расписались!

— Они говорят, что на сайте соглашались с Положением.

— Никаких на сайте! Там неизвестно кто галочку рисует. Только личные подписи без разговоров. И не эти свои… никнеймы, а то не разберёмся до утра. Строго — у всех паспорта! У нас не социальная сеть, а дворец. Ценные музейные экспонаты. Не дай бог, пропадёт что или попортится. Так что всем регистрационный номер. Пройдите после обеда и у всех спросите номера.

— Ой, Аделаида Сергеевна, что вы… Это же люди искусства…

— Вот именно… Именно что люди искусства. Поэтому всех — строго по паспортам!

В субботу с утра под звуки фанфар в синее июньское небо над замком взвился флаг фестиваля — чеховская чайка, парящая над волной. День обещался быть прекрасным, вечер — тёплым. Все надеялись, что обойдётся без дождя, чтобы не сорвалось театральное представление.

Обедали наспех в ожидании праздничного застолья перед представлением.

Сразу после обеда поляна перед замком почти опустела: артисты собрались на генеральную репетицию, художники растворились в аллеях и рассеялись по берегу пруда — то там, то сям можно было завидеть широкополую шляпу над мольбертом или походным этюдником с непременными двумя-тремя наблюдателями вокруг.

Для самых запоздавших была организована внеплановая экскурсия по дворцу и парку. Рабочие доколачивали последние гвозди в дощатую сцену с видом на пруд — на ней и планировалось главное действо.

Все ждали вечера.

Ближе к четырём часам, прямо к особняку, шурша колёсами по щебёнке, подкатило канареечное такси. Водитель остановил машину, вышел и открыл двери пассажирам.

С переднего сиденья поднялся, опираясь на трость, высокий худощавый человек в пёстрой рубашке и ослепительно белых брюках. Он повернулся к усадьбе, размашисто перекрестился и склонился так низко, что едва не коснулся ступеней аристократическим лбом. К нему подошла спутница — юная блондинка с красиво заплетённой косой, в летнем бирюзовом костюме и огромных тёмных очках. Таксист принялся выгружать багаж.

— Тётя Света, кто это такой занятный? — позвала смотрительницу горничная Алёна, наблюдавшая приезд пары из окна эркера. — Кланяется, как на причастии, а сам с малолеткой прикатил. Она же ему во внучки годится.

— Ах ты, господи, приехали! — засуетилась смотрительница. — Это ж Луи Кастор с внучкой! Аделаида-то с гостями, зови срочно Наталью Львовну! Сама-то причешись! — крикнула она в спину убегающей. — Велено всем выходить встречать, это ж наследники!

Приехавшие уже вошли в вестибюль и с интересом разглядывали украшенный к фестивалю интерьер. Вещи, принесённые шофёром, были сложены на полу.

— Господин, Кастор, — с волнением бросились к гостям женщины. — Милости просим! С приездом! А мы вас к обеду ждали-ждали…

— Здгавствуйте, — старательно произнёс француз, прикладываясь дамам к ручкам.

— Мы задержались из-за самолёта, — пришла на помощь спутница, говорившая почти без акцента.

— Это Луиза, — представил её Кастор. — Ma, мой… petite-fille[1].

— Милости просим, для вас готов номер в мезонине…

Поклажу Касторов быстро разобрали по рукам. Длинный тубус, обшитый чёрной потёртой кожей, французский гость никому не доверил, понёс лично сам.

Пока все поднимались по широкой лестнице на второй этаж, Луи Кастор громко и восторженно восклицал, перемежая французские и русские слова:

— Корошо! Кгасиво! Très bien! Regarde, Louise, c’est la maison de tes ancêtres[2].

— Вот ваши комнаты, — смотрительница протянула ключи новым жильцам. — С балкона вид на аллею и графский парк. Вечером ужин в честь вашего приезда и открытие фестиваля. Располагайтесь, отдыхайте. Если что-то понадобится, в комнатах телефон.

Луиза перевела и, взяв ключи, принялась отпирать двери.

— Хорошенькая такая, — с удовольствием делилась впечатлением горничная Алёна, спускаясь с лестницы на первый этаж. — Совсем и на француженку не похожа.

— А ты француженок-то где видела? — засмеялась Наталья Львовна.

— А кто ж их не знает, — убеждённо сказала Алёна. — Чёрные да тощие.

— Да наши тоже сейчас все тощие, — не согласилась Наталья Львовна. — Но девочка симпатичная. И косу заплела, молодец — прямо как русская красавица. Что значит — корни.

— Наталь Львовна, а мне коса пойдёт? Может, мне тоже заплести?

— Ты, коса, давай, столы сервировать отправляйся. У нас ужин на носу.

К торжественному ужину, организованному на главной поляне, стекались с двух направлений: от гостевого домика и со стороны села, где на частном секторе проживала часть гостей. Илья Евгеньевич Громов, ответственное министерское лицо, руководил всем табором.

— Господа, господа, не расходитесь, всё начнётся вовремя, — раздавался его внушительный голос то в одной, то в другой стороне поляны. — За столы рассаживаемся согласно карточкам. Ближние столики — почётным гостям. А где Хвастов? Кто видел Хвастова? Не дай Бог, сорвёт мне всю программу открытия… А вот эту часть аллеи, будьте любезны, освободите! Здесь шествие пройдёт. А вы, господин Апашин, — нацелился он на пытавшегося затеряться в толпе человечка в цветном бухарском халате и тюбетейке, — задержитесь-ка на два слова. Вас, как известного живописца, попросили нарисовать чайку на голубом фоне.

— Так что же? — спросил живописец с вызовом. — Работа готова. Я закончил полотно ещё до обеда.

— Вот как?! Тогда объясните мне, Аркадий Андреевич, почему чайка чёрная? Это ворона какая-то, а не чайка.

— Я вижу пьесы Чехова, как глубокие противоречивые драмы, как предостережение всему человечеству, — вспылил живописец. — Чеховская чайка — это лермонтовский Демон, и крыла его должны быть черны!