Обреченный пророк - Алексей Атеев

– От какого человека?

– Да какая разница, клада-то все равно нет.

– Ошибаетесь, – заявил следователь, – клад все-таки есть.

– Не может быть, – вскинулся Комар. – На пушку берете?

– Могу показать, – следователь открыл сейф и достал ларец.

Комар и Губан подались вперед. Щелкнула крышка, тускло засветились старинные украшения. У приятелей отвисли челюсти.

– Эх, – упавшим голосом произнес Губан, а Комар только скрипнул зубами.

– Вам чуть-чуть не повезло, – насмешливо продолжил следователь. – Не в том месте начали пол ломать. Правее бы взяли – сразу бы наткнулись. Конечно, обидно. – Он глянул на потупившихся приятелей. – И все-таки откуда у вас информация о сокровищах?

– В нашей семье рассказы об этом кладе передавались из поколения в поколение, – начал Комар.

– Так вы же не местный? – удивился следователь.

– Мало ли что – не местный, – смешался Комар, – бабушка моя… – и он начал нести какую-то ахинею о бабушке-купчихе, о каком-то завещании…

Правды от него добиться так и не удалось, а Губан вообще ничего не знал.

«Собственно говоря, какая разница, откуда они узнали о кладе, – размышлял следователь, – скорее всего кто-то где-то ляпнул».

На том он и успокоился.

По заснеженному зимнему тракту не спеша катили широкие, запряженные караковой кобылой сани. Снег скрипел под полозьями, невысокое солнце только поднялось над горизонтом, и утренний полумрак еще скрывал подступающий к самой дороге лес.

На санях ехали трое: ямщик – заросший по самые глаза черной бородой здоровенный мужик, то и дело шмыгающий носом, рядом с ним молодой парень в стрелецкой шапке и полушубке и подьячий, он лежал на свежей соломе, с головой закутавшись волчьей полостью. С час назад сани отъехали от близлежащего яма и теперь тащились к следующему, до которого было верст тридцать.

Стрелец опасливо поглядывал на лесные заросли и не снимал ладони с лежащего рядом мушкета.

– А что, не балуют в ваших местах лихие люди? – осторожно спросил он ямщика.

Тот неопределенно мотнул головой.

– Бывает, – сказал он неохотно.

– Эх, служба, будь она неладна! – в сердцах сказал стрелец. – По эдаким трущобам и косточек можно не собрать!

– Бог милует, – перекрестился ямщик, следом сотворил крестное знамение и стрелец. Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил ямщик.

– Слышь, – обратился он к своему попутчику, – куда это вас несет?

Тот некоторое время молчал, раздумывая, вступать в разговор или нет. Потом покосился на закутанную фигуру.

– К воеводе пустозерскому подьячий едет, а я при нем для охраны.

– В Пустозерск, значит, – протянул ямщик, – далеко…

– Не говори! – сплюнул стрелец. – Сидел бы я дома, рядом с мамкой, да видишь ты… – Он не договорил и угрюмо запахнул ворот полушубка.

– А за какой надобностью? – не отставал ямщик. Стрелец снова оглянулся на спящего подьячего и прошептал:

– По государеву велению.

– Понятно, – сказал ямщик. Это сообщение и опасливый тон стрельца его, казалось, не взволновали. Разговор прервался, но вскоре снова возобновился. Первым не выдержал служивый.

– По важному государеву делу едем, – уже нормальным тоном сообщил он. Ямщик молчал, ожидая продолжения.

– Подьячий-то бумагу важную везет, касаемо одного человека. Очень важную!

– Что за человек? – полюбопытствовал ямщик.

– Ивашка Костромин, не слыхал?

Ямщик отрицательно покачал головой.

– В Пустозерск сослан за волхвование и бесовские дела.

– Да ну? – удивился возница. – Неужели за колдовство?

– Точно, – подтвердил стрелец, – прелестные речи толковал, народ ими смущал. Вот его туда и спровадили.

– Но если он колдун, то почему его в живых оставили? – усомнился ямщик. – Царь-батюшка Алексей Михайлович страсть как не любит чародеев.

– Это верно, – важно согласился стрелец, – однако велика его милость, не стал изничтожать колдуна.

– Чем же знаменит этот Ивашка? – поинтересовался ямщик.

– Про то мне неведомо, – охотно продолжил стрелец, – но говорят, мог он пророчества вещать, и все, что он рек, сбывалось.

– Вон что! – протянул ямщик.

– Надо сказать, – продолжал стрелец, – много людей ему верило. Да не простых холопов, а и господ. С самим Никоном-патриархом близок был сей Ивашка. За одним с ним столом едал да пивал. А Никон-де, говорят, его братом величал.

– Но ведь патриарх-то в немилости у государя? – возразил ямщик. – В Ферапонтовом монастыре ныне, простой чернец.

– Верно, – откликнулся стрелец. – Никон-то его и укатал в Пустозерск.

– А ты говоришь – братом его величал, что-то нитка в иголку не лезет?..

– Дослушай вначале, – прервал стрелец. – Сей Ивашка Костромин правду рек, невзирая на чины, и Никону нарек, что осерчает на него государь; ну тот и спровадил его в Пустозерск.

– Теперь, стало быть, опала снята, – догадался ямщик, – коли патриарх сам в немилости, то быть твоему Ивашке на воле.

– Кто знает, – неопределенно проговорил стрелец и обернулся на завозившегося под полостью подьячего.

На свет выглянула всклокоченная голова. Сонное лицо с жидкой бородкой заозиралось по сторонам. Подьячий громко, с хрустом зевнул, потом посмотрел на стрельца.

– Много ты, Петруха, болтаешь, – лениво сказал он. – Длинный язык до добра не доведет.

– Что вы, Евлампий Харитонович, – оробев, забормотал Петруха.

– Все я слышал, – строго промолвил подьячий, – ну да ладно… Дорога дальняя, а в дороге чего не наболтаешь. А Ивашку Костромина я знавал, – неожиданно продолжил он. – И был сей Ивашка не просто шатало подзаборное, а муж зело интересный.

Видя, что начальник не сердится, а сам не прочь продолжить разговор, стрелец с любопытством посмотрел на подьячего, ожидая продолжения. Насторожился и ямщик.

– Повстречал я его в приказе Тайных дел, где и теперь служу. Зашел как-то под вечер в приказную избу, народу уж почти не было. Тут меня приказной дьяк кличет: сбегай, мол, в кабак, возьми у целовальника склянку орленой.

Что ж, мое дело поклониться и «ноги в руки», без этого нельзя. Приношу. Садит он меня за стол, а за тем столом человек сидит. Одет просто, сразу и не поймешь, из каких он.

– Знакомься, – говорит дьяк. Тут я впервые и услыхал имя – Иван Костромин.

Налил дьяк себе и ему и меня не забыл. И разговор продолжился, будто меня и нет. А рекли они об Украине, о Хмельницком, о поляках.