Бес шума и пыли - Антон Мякшин

Гаврила вздрогнул, уронил дубинку, хотел было перекреститься, но вовремя опомнился.

— А… копыта есть? — осведомился он.

Я вздохнул. Пришлось стаскивать ботинок. Кому хоть раз в жизни приходилось иметь дело с высокими армейскими ботинками, шнуровка на которых до колен, тот меня поймет…

— Хвост? — продолжал инспектировать Гаврила — как я понял, не по причине недоверия, а чисто из интереса.

— Штаны снимать не буду! — заявил я. — Хватит с тебя рогов и копыт. Тоже мне, юный натуралист!.. Скажи лучше, почему ты от костра отвалил, меня не дождавшись?

Гаврила смутился. Вот уж чего я никак не ожидал!..

— Спужался я, — признался парень. — Под вечер из родной деревеньки Колуново вышел, к ночи в чащу добрался. Еще подождал, как велено было. Ночью-то здесь… страшно. Думал, как заговорные слова скажу, так из пламени покажется чудовище адское — с пятью головами, с тремя хвостами и лапами-крючьями… Спрятался, а как светать стало, слышу — голоса рядом. Пошел на шум. Гляжу — а там опричники мельника Федю ведут. Тут и ты подскочил…

— Так-так, — припомнил я. — Опричники… Значит, век сейчас шестнадцатый, на престоле Иван Грозный, правильно?.. Веселенький период!

— Ох, грозный Иван Васильев, батюшка, — покачал головой парень. — Сил нет, какой грозный! Зверствует и бога забыл!.. Всех бояр изменщиками окрестил! Татарина Едигера во главе земщины поставил! Сам в Александровской слободе монастырь устроил — только не истинный тот монастырь, а бесовской! Главных разбойников в монахов переодел, сам звание игумена принял! Тьфу!

Очередной плевок — мощный, как ядро из пиратской пушки, — врезался в ствол близстоящего дуба. Могучая крона затрепетала, перепуганные птицы с шумом брызнули в разные стороны.

А Гаврила прокашлялся и продолжил:

— С виду ты вроде обыкновенный. Только волосы рыжие, харя хитрая и по-басурмански одет… Даже и не по-басурмански: басурмане так чудно не одеваются.

— Ну не Карден, — согласился я. — Даже не Зайцев… Зато удобно.

— Силушкой ты не обижен, однако. Как ты этого Еропку паскудного отправил на небо пастись! Я бы и сам его как-нибудь пристукнул, но…

— С представителями власти иметь дело не хочешь, — досказал я. — Неприятности будут.

— Ага… На кол посадят. Али к столбу вниз челом привяжут и сожгут.

— Серьезно у вас, — покачал я головой. — А еще говорите — адовы муки… Здешние заплечных дел мастера куда изобретательнее!

Гаврила заволновался. Видно, ребята-опричники давно поперек горла стояли богатырю. Насколько я помню курс русской истории — не только ему одному…

— Черные ходят! — шипел парень, пристукивая дубиной. — Как ночь! Как тьма! Черную одежду носят, на вороных конях скачут! А к седлу мертвая собачья голова приторочена и метла! Дескать, поставлены мы за тем, чтобы государеву измену вынюхивать и выметать прочь! А сами!.. Девок портят, над парнями измываются, и никто им слова сказать не смеет! Тьфу!

На сей раз плевок свистнул над моей головой, с треском влепившись в осину. Я, конечно, утверждать не берусь, но, по-моему, деревцо покосилось… А если Гаврила мне в лоб ненароком угодит? Снесет же башку к едрене-фене!

— Государь со всей Русской земли собрал себе человеков скверных и всякими злостьми исполненных и обязал их страшными клятвами не знаться не только с друзьями и братьями, но и с родителями, а служить единственно ему и на этом заставлял их целовать крест!.. Тьфу, отродье!

Плевок, зарывшись в кучу валежника, взорвался тучей переломанных веточек. Гаврила перевел дух, вытер ладонью губы.

— Чтоб им пропасть всем! — резюмировал он.

— Между прочим, — встревожился я, — ты меня не затем вызвал, чтобы я с опричниной разобрался?

— А ты можешь? — воодушевился Гаврила.

— Вообще-то нет. Влиять на ход исторических событий запрещено.

— Обидно! А то бы… Ух! — Парень сжал кулачищи и шумно втянул ноздрями воздух. — Ух! Они-то совсем уже… Гады такие… Тьфу!.. Но я тебя не за тем позвал.

Видимо, неудачники бывают не только среди людей, но и в массе братьев наших меньших встречаются. Думала ли ворона, спокойно сидевшая на дубовой ветке, что ее постигнет унизительная смерть от комочка слюны, превращенной ротовой полостью человека буквально в снаряд? Наверное, нет. Когда несчастная птица бездыханно рухнула в валежник, я вдруг подумал:

«Какое же у этого Кинг-Конга ко мне дело? Кажется, со всеми проблемами ему вполне по силам справиться самому?»

— Слушай-ка, бомбардировщик, — позвал я Гаврилу. — Тебя предупреждали, что ты вправе дать мне одно-единственное задание? И насчет оплаты — предупреждали?

— А то как же, — нахмурил брови детина. — У вас, у нечистых, одна плата: душу вам христианскую подавай!

— Допустим, не обязательно христианскую. Спросом пользуются также мусульмане, иудеи, буддисты, кришнаиты, идолопоклонники, сатанисты… Последним, как известно, скидка. Давай-ка это… Пойдем куда-нибудь отсюда.

— В хоромы? — напрягся Гаврила. — Батюшка-то мне по ушам надает за то, что я беса в гости притащил!

— Ну, не в хоромы, а в… чистое поле. За неимением полигона. Иначе ты весь лес порушишь. В поле и поговорим. И договор подпишем.

Гаврила классически почесал затылок.

— Пойдем лучше к Заманихе, — предложил он.

— Кто такая?

— Да ведьма, бабка, которая меня научила, как нечистого… тебя, то есть, вызвать. Изба у нее в лесу, но не в этом, а по соседству.

— Пошли, — согласился я. — Там обстановка подходящая. Кстати, в ее избушке я и остановлюсь на время выполнения задания. Далеко идти?

— Вброд через речку — недалеко.* * *Люблю я всё-таки среднерусские пейзажи! Особенно летние… Приятно работать в приятной обстановке!.. Нет, конечно, весна в японских предгорьях — тоже зрелище вовсе не отвратительное. Да и африканский Нил в период разлива — ничего. Осенью и зимой в Южной Америке хорошо… Я, кстати, бес сентиментальный — довольно редкая разновидность. Меня, в отличие от некоторых моих товарищей, не особенно возбуждают оскаленные черепа, пещерная темень, крики истязаемых жертв, окровавленная сталь, раскаленное железо и прочая дребедень. Я, как бес, много путешествующий по роду службы, привык к постоянной смене окружающих декораций и к непосредственному общению с людьми. Можно даже сказать, что я привязался к ним, как к неотъемлемой части своей работы!.. Только эскимосов переношу с трудом. И северного сияния не люблю! Снега, льда — вообще всего, что с холодом связано! Что ни говори, а существо я теплокровное. Место жительства у меня такое: там, где я живу, замерзнуть практически невозможно. Вот и не привык к холоду.

А здесь хорошо — клянусь всеми семью кругами! Теплынь… За лесом зеленеет поле, на косогоре вдали видны избушки. Деревня там… Как называется-то? Ага, Колуново… По левую руку речка журчит — даже отсюда слышно… Кузнечики чирикают — дождя, значит, не ожидается. Спокойно прогуляемся… А копыта немного зудят — верная примета, что побегать придется… С другой стороны, когда это я на работе не бегал? Служба у меня поистине дьявольская, расслабиться ни на минуту нельзя!.. А так хочется иногда просто в травке полежать — и чтобы вокруг не было никого, чтобы никто не мешал, не голосил, не плевался…