Сивилла - волшебница Кумского грота - Людмила Шаховская

— К Таласию!.. К Таласию!..

Когда Ромул из-за недостатка женщин в Риме велел похитить сабинянок для его сподвижников, то самую лучшую девицу отдали знатному Таласию; оттого и произошел обычай такого восклицания на свадьбах.

Так думали римляне в силу своих мифов и легендарных преданий, но в наш скептический век ученые полагают, будто на самом деле причина возникновения этого обычая не столь поэтична, а гораздо проще: слово «таласий» произошло в искаженной форме от «таламос» — греческая брачная комната, спальня.

Подведя невесту к двери своего дома, Луций Коллатин взял ее на руки и перенес через порог. Там встретил ее великий понтифик и поднес ей сосуд с маслом. Она помазала косяки двери.

В атриуме против пылающего очага были поставлены два стула, покрытые цельной шкурой быка, которого утром в этот день жених ходил приносить в жертву Юпитеру.

Луций и Лукреция сели на эту шкуру.

Простирая руки над их головами, жрец прочел молитву к Пикумну и Пилумну, покровителям брака, и некоторым другим богам.

Молодые встали. Луций надел жене обручальное кольцо на палец и повел ее к огню.

— Где ты, мой Кай, там и я, твоя Кая!.. — тихо сказала Лукреция слова брачной формулы и дотронулась до очага, а потом до кувшина с водой в знак того, что с этих пор она делит с мужем огонь и воду, находящиеся под кровлей его дома, то есть все его имущество, дела, общественное положение.

Они оба снова сели. Жрец с особой молитвой разломил маленькую освященную лепешку и дал им съесть ее половинки. Этим актом церемония бракосочетания кончилась.

Все поздравили счастливую чету и сели за пиршественный стол.

Такая форма брака называлась «конфареация», то есть обряд с мукой, лепешкой. Он был нерасторжим на всю жизнь. В ту эпоху у римлян других форм соединения благородные люди не употребляли. Контуберниум, или конкубинат, практиковался лишь при сожитии с отпущенницами из невольниц.

Нравы римского простонародья были еще так примитивно чисты и строги, что ни одна свободная девушка не пошла бы на сожитие с человеком не своего сословия.

Свадьбу Луция с Лукрецией праздновали три дня. В городе устроен по этому случаю был специально организован бой гладиаторов, в те времена составлявший забаву далеко не столь кровавую, как впоследствии, а также были устроены состязания благородной молодежи в метании диска, стрельбе в цель и верховой езде.

Тарквиний в сопровождении всех гостей поехал на охоту в горы. Там эта веселая компания ночевала под открытым небом, потому что погода была очаровательна.

Зверей и птиц убили немного, зато вдоволь насладились чудными горными видами, обедом в лесной глуши, купанием в холодной, чистой воде горного ручья.

Среди всеобщего веселья, шуток и смеха не было места никакой мрачной думе даже в головах эксцентричных особ, к сорту которых принадлежала Ютурна.

С самого своего детства, после казни отца, она не выезжала из Рима, постоянно находилась там, в чертоге Туллии.

Одни и те же роскошные комнаты; при них один и тот же тенистый сад; там и тут одни и те же угодливые слуги, надменные любимцы, шумливая молодежь. Все это в детстве удовлетворяло Ютурну, но по мере ее подрастания у нее все чаще и чаще стал возникать вопрос: «Что хорошего есть на земле еще, кроме всего этого великолепия расточительной семьи римского рекса?»

Она тоскливо глядела в даль и думала:

«Там необъятный мир, другие города, другие дворцы и храмы, другие народы… как там живут, в этом далеком, неведомом мире? Лучше ли он Рима или хуже? Отец мой был родом из Ариция, Луций — из Коллации, Тарквиний — из Клузиума в Этрурии. Что это за места?.. Ах, хоть бы где-нибудь побывать!..»

Ютурна томно вздыхала, напрасно силясь припомнить, как возили ее родители в детстве на свою виллу и к больному деду в один из мелких городков ближней Этрурии, где царь Сервий стоял тогда станом во время войны, но все это память рисовала ей лишь отрывками, из которых не составлялось никакой цельной картины.

Ютурну тянуло в этот неизвестный мир, в далекие поля и леса, на простор, на свободу.

Нелюдимая девушка не имела подруги, ни с кем не делилась мыслями.

Свадебное шествие в парадных одеждах, поезд богатых колесниц вечером, при свете факелов и пении, по горам, лесам, ущельям представились Ютурне волшебным бредом.

Она наконец очутилась хоть и не очень далеко, но все-таки вне Рима, в лесах и горах, откуда этот надоевший ей город не виден.

Чувство блаженства наполнило ее сердце. Она особенно сильно наслаждалась во время охоты. Ее игривая фантазия развернулась со всей силой. Ютурна пускала стрелы, бегала, смело перепрыгивала ручьи и ямы, метала копье.

«Если бы можно мне было навсегда остаться в таком лесу дикой охотницей, как я была бы довольна моей судьбой!..» — думала она.

Картины далекого прошлого всплывали в ее памяти гораздо яснее, чем прежде, не затмеваемые обстановкой шумной жизни, столь резко непохожей на быт тихого детства Ютурны.

Ей вспоминался ее отец, которого она любила в детстве, — величественный, могучий силач, красивый, доблестный, горделивый, всеми уважаемый, — как он собирался, бывало, на охоту из деревенского дома их виллы или возвращался, нагрузив крючки, приделанные к древку копья, мелкой дичью, а свои широкие плечи — крупным зверьем.

И эта прежняя счастливая жизнь среди погибшей семьи встала в памяти девушки так ясно, отчетливо, точно отец манил Ютурну к себе, в свои ласковые объятия, чтоб взять на руки и унести с собою далеко от всего, что ей так сильно опротивело, — от всего этого шума, блеска, не дающего ей никакой радости.

При каком-то слове Туллии среди других разговоров о том, что ее муж слишком сильно увлекся охотой и пора бы собираться домой, сердце Ютурны заныло. Опять ее заставят жить в римском чертоге, роскошном и просторном, но все-таки бедном и тесном сравнительно с роскошью и простором необъятного лона природы!.. Опять ей велят прясть, шить, петь, играть не в то время, когда хочется, а потом…

О ужас!.. ее непременно отдадут замуж не так, как отдали Лукрецию, — не за того, кого она сама полюбит, а по приказу тиранки, даже, пожалуй, за какого-нибудь противного этруска, говорящего в нос да с пришепетыванием иностранного языка, в котором Ютурна ничего не понимает, и этот этруск увезет ее в свою холодную Тоскану, где зимой снег идет.

Всю последнюю ночь на охотничьей стоянке близ Коллации Ютурна не смыкала глаз; нелюдимо ходила она между молодежью утром, погруженная в странную новую думу.

Внезапно началась гроза со всеми ужасами таких явлений, свойственных горным местностям жаркого климата.

Кругом легла непроницаемая тьма от черной тучи, ветер и дождь гасили факелы. До жилья поселян, казалось, трудно было добраться — оно было близко, но на каждом шагу грозила опасность свалиться в болото или в пропасть, а еще сильнее можно было бояться падения деревьев и камней горной лавины.