Щелк! - Любовь Лукина

— Ара, Гриша! — закричал он еще издали. — Савсэм забыл — сдачу вазми!..

Оставив черное знамя, гармонику, стульчик и слежавшуюся стопку прошлогодних газет на попечение того же Легионыча, они перебрались под сень огромного красного зонта с надписью «Coca-Cola». Чувствовалось, что анархиста и здесь уважают — кружки обоим подали настоящие, стеклянные (прочие посетители пробавлялись пивком из одноразовых пластиковых посудин).

Хотели и вовсе бесплатно обслужить, но Гриша не позволил.

— Значит, говоришь, в крапинку… — глубокомысленно промолвил он и с хрустом надкусил ребристый лепесток чипсов. — Это, выходит, крестили тебя у Уара-мученика… Ну что тебе сказать? Давние у меня с твоей крышей разборки…

— Разборки?.. — беспомощно повторил Пепельница.

— Без пальбы, конечно… на словах… — успокоил Гриша. — Тут, видишь ли, какое дело: сам-то я в восемьдесят первом крестился…

— Как?! — поразился Сергей. — А… а разве тогда можно было?

— Нельзя! — отрубил анархист. — Но если очень хочется, то можно. Ну, батюшка, понятно, дал знать на работу. А куда денешься, положено! И началось… Из партии выгнали — мало показалось. Начали в психушку налаживать. Это уже парторг с начальником первого отдела постарались… Вот и мотался от психиатра к психиатру до самой перестройки. И тут, здрасьте вам, является!..

— Кто?

— Да ангел этот твой! «Где ж ты, — спрашиваю, — раньше был, когда меня за веру гоняли?!» «Видите ли, — говорит, — нас ведь, хранителей, только сейчас официально разрешили. А раньше, — говорит, — наша деятельность приравнивалась к антисоветской пропаганде. Но вы не беспокойтесь — уже все в порядке: мы покаялись…» Кинул я в него сковородкой…

— И-и… попал? — ахнул Сергей.

— Да попасть-то — попал… — нехотя отозвался Гриша. — А толку? Пролетела насквозь, омлет по стенке растекся…

— И что за это было?

— Да ничего не было! Ему ж тоже шума поднимать нельзя. Я ж у них там, наверху, как бы пострадальцем за веру числился. Но отношения у нас с хранителем, конечно, не заладились… Нет, не заладились. Этак через недельку иду по улице, гляжу: порнуху и «Закон Божий» с одного лотка продают! Пошел домой, сплел бич из веревок — и давай лотки громить… Нет, ну из ментовки-то он меня, конечно, наутро выручил, зря врать не буду, но разругались опять — вдребезги! «Ты что, — кричит, своевольничаешь? Думаешь, на выручку от одного «Закона Божьего» храм построишь? Даже Христос вон с мытарями да с блудницами знался!..» Ну и за мной тоже не заржавело — язык-то еще с тех времен без привязи… Гриша помрачнел, приостановился и произвел несколько глотков подряд. Ладно… Помирились… с грехом пополам… Потом как-то прихожу в храм, а там парторг с начальником первого отдела свечки ставят… Аж глазам не поверил. «Слышь! — говорю. — Ангел!.. Ты кого же в церковь Божию пускаешь?» Ну он, конечно, давай мне про блудного сына плести… «Это они, — говорит, — раньше такие были, а теперь, после путча, тут же уверовали…» Меня чуть кондрашка не хватила. «Ну, если они, — говорю, уверовали, то, значит, и впрямь Бога нет!..» Срываю с шеи гайтан, свечку — об пол, крест — об пол, сам — к выходу!

— А хранитель?!

— А хранитель давай прихожанам глаза отводить — чтоб никто ничего не заметил… Отвел, догнал… «Как это, — кричит, — Бога нет?.. А меня к тебе Кто послал?..» «А хрен его поймет (это уже я на него ору), кто тебя послал!.. Может, ты вообще голограмма!..» С тех пор вот не знаемся…

В ужасе от услышанного Пепельница схватил свою почти нетронутую кружку и припал к ней пересохшим ртом. На последнем глотке захлебнулся, закашлялся.

— И как же ты теперь?.. — просипел он, потрясенно глядя на страшного анархиста. — Без крыши-то?..

Гриша осклабился.

— Ну это ты брось, — солидно заметил он. — Теперь меня как зеницу ока берегут… Не дай Бог загнусь — тут же все наружу и выплывет… Шутка, что ли? Пострадальца за веру до атеизма довести! Я ж там молчать не стану…

— Нет, но… — усомнился Сергей. — Бог-то, наверное, и так все знать должен!

— Теолог ты хренов!.. — ласково отвечал ему анархист. — Надо же: Бог — должен… Бог никому ничего не должен. Это Ему все должны! Хочет знает, не хочет — не знает… А иначе — сразу конец света. В Писании как сказано? «Ибо Сам не пойду среди вас, чтобы не погубить Мне вас на пути, потому что вы народ жестоковыйный…»

— Какой?!

— Отмороженный… — пояснил Гриша. — А ты, раз уж под крылышко попал, давай теорию зубри. Писание вообще-то знать надо…

«Ну вы долго там еще?» — нетерпеливо прозвучал в голове Сергея мелодичный, хотя и несколько раздраженный голос.

— Ой! — испуганно моргнув, сказал Пепельница. — Вроде зовет…

— А зовет — так иди… — понимающе кивнул Гриша.

Пепельница вскочил, метнулся, сам еще не зная куда. Потом опомнился, возвратился, прикончил поспешно остаток пива — и метнулся вновь. Ангел возник перед ним, стоило удалиться от столика шагов на семь.

— Хорошую вы себе компанию подобрали, нечего сказать, — холодно заметил он. — Вообще на будущее: держитесь от этого типа как можно дальше… И бывают же такие люди! — добавил он в сердцах. — Лишь бы наперекор, лишь бы поперек!.. Ни с одной идеологией ужиться не может! Коммунизм ему не угодил, православие — тоже. Не дай Бог победят анархисты — так, попомните мои слова, тотчас самодержавия потребует! Сказано же: несть власти, аще не от Бога. Собственно, я не о том, нахмурившись, прервал сам себя хранитель. — Подыскали мы вам кое-какую работенку. Адрес — запомните, или на сетчатке записать?..

То и дело сверяясь с записанным во внешнем уголке правого глаза адресом, Сергей добрался до нужного перекрестка, где обнаружил искомую фирму — обувной магазин «Калигула», после чего долго толкался в стеклянную дверь, пока не заметил наклейку с надписью «НА ТЕБЯ!». Вошел, представился. Не задавая вопросов, его препроводили на склад, уставленный до потолка фирменными коробками, в одной из которых время от времени что-то принималось неуверенно тикать.

Бросился в глаза укрепленный на двери рекламный плакатик: «В нашем оружейном магазине Вы можете приобрести пистолеты, заряженные народным целителем Валерием Авдеевым. Бьем без промаха!» Склад принадлежал одновременно трем владельцам.

Из людей на складе находились двое, представлявшие собой живую иллюстрацию к философу Декарту. Мордоворот в кожаной куртке и спортивных штанах, несомненно, олицетворял субстанцию протяженную, но не мыслящую, а сморчок в светлом костюме и при галстуке — напротив, субстанцию мыслящую, но не протяженную.

Оба озадаченно разглядывали вновь вошедшего.

— Он там что, совсем уже вообще?.. — наливаясь желчью, проскрежетал наконец протяженный, но не мыслящий. — С кем работать?..

Мыслящий, но не протяженный задумчиво жевал сигарету.

— Кто совсем уже вообще?.. Хранитель?..

Верзила крякнул, побагровел, принялся выпутываться: