Цепь Грифона - Сергей Максимов

Исчез, будто никогда его не было, белогвардейский генерал-майор Мирк-Суровцев, более известный в колчаковской армии как генерал Мирк. И как будто всегда был генерал-лейтенант Красной армии Суровцев. К тому же бывший будённовец. Но самое странное в его биографии то, что к государственным и политическим тайнам он волей судьбы был причастен с молодых лет. Несмотря на это смог уцелеть и выжить. Скорее всего, именно благодаря этому, а не вопреки, он до сих пор и оставался жив. А ещё он подумал о том, что повинился Степанов весьма своеобразно – отчитал неизвестно за что. Ещё и лекцию прочёл.

– Пора назвать вещи своими именами, – продолжал пожилой генерал. – Вся идейная мишура из партий и революционных течений призвана скрывать прагматичные цели международной политики. И три наши революции – лучшая иллюстрация устранения с международной арены опасных конкурентов. Это очень точное определение – арена. Где теперь, ответьте мне, эти два гладиатора – русская и немецкая монархии?

– Но, ваше превосходительство, Александр Николаевич, Сталин не хуже нас с вами знает, кто и сколько вкладывал средств в обе наши революции и переворот.

– Вы становитесь проницательны, – сказал с иронией Степанов. – Только одно дело знать, а другое дело видеть и понимать современное проявление прежних, англосаксонских устремлений. И уж совсем другое дело – иметь на руках документальное подтверждение о финансировании твоего нынешнего врага. К этим документам я прилагаю другие. Те, которые касаются американского атомного проекта. К моему сожалению, последних не так много. В чём Сталину действительно не позавидуешь – так это в том, что, в отличие от нас с вами, он не может во всеуслышание называть вещи своими именами. Я полюбопытствовал, как характеризуют троцкизм в Советском Союзе. Какая-то бесформенная дребедень о мелкобуржуазном течении в марксизме. И это якобы течение, вдобавок ко всему, стремится почему-то к мировой революции. Бред какой-то! Впрочем, это достигает своей цели. Известный вам Вальтер прямо докладывал из Берлина, что Гитлер и его сотоварищи воспринимают сталинскую борьбу с троцкизмом как тайную борьбу с послереволюционным еврейским засильем в России.

– Со стороны наш разговор, вероятно, выглядит как разговор двух сумасшедших, – заметил Суровцев.

– Удивляться нечему. Мир давно сошел с ума и мы вместе с ним…

За спиной генералов скрипнула дверь, и на балкон вышел финский офицер с Крестом Маннергейма второго класса на груди. Это был Николай Трифонов. Русский по происхождению. С недавнего времени помощник и радист Суровцева.

– Доброе утро, – предупреждая возможный доклад, поздоровался Сергей Георгиевич.

– Доброе утро, – совсем не по уставу поздоровался Трифонов.

– Вы опять со своим традиционным завтраком? – спросил Степанов.

– Так точно, ваше превосходительство, – доложил офицер.

– Ну что же, пора возвращаться к западным привычкам. Вы и представить себе не можете, как это здорово не завтракать по утрам, пропускать обязательный ленч, иногда вместе с ним и обед. Потом щедро, по-русски откушать всё сразу – и завтрак, и обед, и ужин. И непременно на ночь глядя. И совершенно не заботиться, что от этого вырастает живот. Сейчас идём, голубчик. Вы, я вижу, тоже не особенно привыкли есть по утрам, – заметил он Суровцеву.

– Но живота нет, – улыбаясь, заметил Сергей Георгиевич.

– В ваши годы и у меня не было…

– Должен признаться, привычка не завтракать появилась у меня с тех пор, когда я жил у вас на квартире. В то благословенное время, когда я был слушателем Академии Генерального штаба, а Ленинград назывался Петербургом.

Солнце наступающего дня оказалось не только ярким, но и неожиданно тёплым. Бесцветное, белёсое утреннее небо становилось голубым. Казалось, прямо на глазах желтизна осенней листвы перекинулась на хвою лиственниц. Зелень елей и сосен на основном золотом фоне леса казалась более глубокой и тёмной. Проснулись и неожиданно, совсем не по-осеннему, заявили о себе птицы. Генералы, не торопясь, возвращались с утренней прогулки, осыпаемые падающей сверху листвой.

– Что касается ценностей, сохранённых вами от революционного разграбления, – продолжал начатый за завтраком разговор Степанов, – их, конечно, нужно вернуть истинному хозяину. Советское правительство, вот увидите, в самое ближайшее время неминуемо откажется от оплаты поставок по ленд-лизу золотом. И это будет правильно. Пусть берут долговые обязательства. Пусть не скупятся на обещания, но ни одной унции за пределы страны… Золото будет очень нужно после войны! Как это ни странно звучит, но русский клуб в этом вопросе абсолютно уверен в Сталине.

– Ваше превосходительство, я не могу вас не спросить, – осторожно произнёс Суровцев.

– Спрашивайте.

– Ваш визит в Финляндию, как вы говорили, санкционирован на самом высоком уровне. В связи с этим у вас неминуемо возникнут сложности по вашему возвращению в Америку. Вы не опасаетесь, что попадёте под подозрение как русский агент?

– Сейчас нет. У меня было задание не позволить начаться сепаратным переговорам между СССР и Германией. И на Британских островах, и за океаном очень опасаются, что война прекратится. Не для этого они Гитлера выкармливали и выращивали. И вот переговоры не состоятся. Другое дело, что причина этого безумие Гитлера, но никак не воплощённая воля Запада. Мы же с вами не будем докладывать англичанам и американцам, что их логика по очередному стравливанию двух великих европейских народов Москвой прочитана и расшифрована. А чтобы Москва имела современное понимание ситуации, я и тащил этот чёртов чемодан с бумагами через океан. И эти документы сейчас очень пригодятся в России. Особенно те, что касаются атомного проекта. У меня традиционно большие сложности с нашей белой эмиграцией. Кстати, не забудьте передать, что золотой запас белогвардейцев хранится в Евробанке, в оккупированном немцами Париже. Вот такие интересные политико-экономические казусы иногда случаются. Настоящие сложности у меня начнутся сразу, как только Гитлер станет получать в России по сусалам. Когда русский солдат вступит на землю первого соседнего европейского государства, тогда и начнутся у меня сложности в Америке. Меня начнут подозревать во всех грехах сразу. Но до этого ещё дожить надо. А России сейчас нужно выстоять.

Остаток дня Суровцев занимался уборкой в библиотеке: удалял закладки из книг, возвращал на книжные полки справочники и словари, свернул несколько оперативных карт, уложил их в папки, затем сунул папки в отдельный портфель. Портфель занял своё место вместе с другими такими же портфелями в большом чемодане. Сложил на одном огромном столе подшивки немецких газет за последние два десятилетия. Получилось нагромождение почти в человеческий рост. Но горы подшивок теперь не казались пугающими и огромными. Он если и не стал понимать, какая на самом деле нынешняя Германия, то уж точно понял, что можно в дальнейшем ожидать от этого государства.

Когда покончил с общедоступными печатными источниками, отправился к несгораемому шкафу с документами. Отворил толстые створки. Долго смотрел на многочисленные корешки. Точно прощался. Забрал с верхней полки одну из папок весьма внушительного размера. Закрыл шкаф. Подошёл к камину. Чиркнул толстой и длинной каминной спичкой. Подождал, когда пламя разгорится. Сел рядом на стул и принялся читать.